Я хотел плакать. "Что, черт возьми, происходит? Что случилось?" но вместо этого пил свой чай и старался не морщиться. Я не знал чего ожидать — у меня были образы, мысли, но не было способа узнать твердо, каким будет мое воссоединение с родителями. Однако, эта сцена, эта реальность, не стала ближе к существу на доске (?? Не могу это место нормально перевести)
“Где Мама, Да?” Я повторился, так как никакой ответ не казался предстоящим. Что-то глубоко во мне боялось, что я уже знал ответ, но не было никакого способа, которым я мог не спросить это.
Да явно вздрогнул снова, как будто я ударил его. Рука, держащая его чайную кружку, дрожала почти неудержимо, и чай, расплескался по оправе на ручку стула и на его изношенные коричневые вельветы.
“Твоя мама умерла, сын,” сказал он, не смотря на меня.
Я смотрел на него непоколебимо в то время как мой мозг болезненно обрабатывал слова одно за другим. Они не имели никакого смысла для меня, но они также вызвали ужасные чувства. Моя мать, Фиона, была мертва. В нашем ковене некоторые люди называли ее Фиона Яркая из-за жизни вокруг нее, с ее огненно красными волосами, которые были как лучи восходящего солнца. Отец звал ее Фиона Прекрасная. Мы, дети, когда мы были маленькие и по-детски сердились, иногда называли ее Фиона Придирчивая. И не придавая большого значения нашим словам, нашей злости, она смеялась над нами: Фиона Яркая. Отец рассказывал мне, что она была мертва, что ее тело было мертво и похоронено. У меня не было матери и не было в будущем шанса испытать материнскую любовь когда-либо еще в моей жизни.
Я не мог плакать в этом доме, таком ужасном, темном, безжизненном доме, напротив этого человека, который не был отцом, которого я знал. Вместо этого, я порозовел, опустил свой чай, и шатаясь выбрался из двери к моей машине. Я залез внутрь, без пиджака, и оставался там, пока наполовину не замерз и мои слезы были под контролем. Это было длительное время, и Отец не пришел за мной.
Когда я вернулся обратно, Отец был точно на том месте, на каком я его оставил, его холодный не выпитый чай был в его руке. Я сел снова, убрал мои волосы со лба и сказал: "Как? Почему?"
Он смотрел на меня с сочувствием, зная слишком хорошо, что я чувствовал. “Фиона боролась против слабого здоровья в течение многих лет — с тех пор как мы уехали. Год за годом мы переезжали с места на место, ища безопасность. Иногда ей становилось немного лучше, главным образом делалось хуже. В Мексике, семь лет назад, у нас было другое опасное положение с темной волной — ты знаешь, каково это?”
