Хупер сказал:
– Ты мне не больно нужен. У меня свои дела есть.
– Это твой отец сказал, чтоб мы дружили.
– Ты теперь должен меня слушаться.
– Дурак ты, что ли?
– Смотри, опять по морде схлопочешь.
Киншоу решил не связываться. Он сказал:
– Только ты не думай, я не хотел сюда ехать, я не очень-то рад.
Хотя вообще-то он сперва надеялся, что привыкнет. Он же не знал, какой Хупер. Он начал собирать вещи, которые вывалились из клетчатого чемодана.
– Твоя школа – частный интернат? – Да.
– Так как же твоя мать за тебя платит, если вам даже дом пришлось продать?
– Наверно... Не знаю. Кажется, у нас школа бесплатная.
– Бесплатных не бывает.
– Нет, бывают.
– Бесплатные только школы для бедных. А частные интернаты все платные.
– A y нас... Не знаю. Кажется, папа заплатил за меня сразу много денег. Кажется, он сразу все заплатил, и теперь уже платить не надо. Ага, он заплатил, я вспомнил.
Хупер взглянул на него холодно, он победил, и Киншоу это понял. Так что Хупер мог спокойно отвернуться и оставить эту тему,
Киншоу надеялся, что теперь наступит перемирие, что он завоевал право тут остаться. Когда ехал сюда, он собирался ладить с Хупером, он ладил почти со всеми, потому что так проще. Ссориться себе дороже, он всегда ужасно все переживал.
Но Хупер, кажется, собирался опять что-то выкинуть. Киншоу в жизни не встречал такой злости, она сбивала его с толку, и еще самоуверенность Хупера – он просто не знал, как себя с ним вести, и ему от этого было ужасно стыдно. Как когда в первый раз пошел в школу. Он тогда тоже не знал, как себя вести, и подсматривал, что делают другие.
Ему хотелось сказать: «Мне плохо тут, не хочу тут, хочу один, в своем доме, не в чужом, вечно мы живем по чужим домам. Но от меня ничего не зависит и придется остаться, значит, надо взять себя в руки». Он готов был терпеть и чуть не сказал Хуперу, что согласен его слушаться, признает его право на территорию. Но слова не складывались, даже в уме, все это были только неясные чувства, они набегали волнами. Он запутался.
Хупер смотрел на него через стол. То место на левой щеке, куда пришелся кулак Киншоу, вспухло и посинело. Хупер, хоть и ниже Киншоу, казался старше. Что-то такое было в походке, в глазах.
Хупер минутку подождал, потом не спеша вышел из комнаты. Но в дверях обернулся:
– Только не думай, что тебя тут ждали. Дом не твой.
Киншоу долго стоял, не двигаясь. Он думал: «У меня никого нет», Впереди ждало длинное лето. Скоро он заплакал, беззвучно, давясь слезами, и никак не мог перестать. Хотя ему нечего было сказать, да и кому говорить?
