— Всегда говорил, что америкосы в своем Голливуде туфту гонят… — Он вытянул средний палец и, ткнув им в небо, крикнул: — Выкуси, супермен гребаный! Черный плащ — отстой, «Спартак» — чемпион!!!
Послышалась музыка, кто-то неподалеку перекликался, речитативом проговаривая слова на непонятном языке. Туристы, решил Дальский. Двигаться не хотелось, но экономист ввиду многодневного запоя слабо понимал, что происходящее не укладывается ни в какие рамки и что с позиции здравого смысла лучше было бы затаиться в кустиках и уснуть. Он встал на колени и пополз.
Выполз Мамонт Дальский на поляну, где дергались, крутились, прыгали слабосветящиеся фигурки.
— Брейкеры, — пробормотал Дальский, решив во что бы то ни стало расспросить ребят о том, как выйти к трассе. Но, сообразив, что прикатили танцоры сюда явно не пешком, задал другой вопрос: — Пацаны, подвезете?
Танцоры, покрутившись на голове, сделали сальто и ускакали с поляны, не ответив. Мамонт огляделся, но никакого транспорта не заметил. Темнота вокруг светилась огоньками волчьих глаз.
— Ити твою мать! — заорал он и кинулся бежать.
Убежал недалеко, падая, ждал, что сейчас звери кинутся, но вокруг было тихо.
— Жил ниггер гомосек, фак ю, фак ю, — подражая чернокожим рэперам, речитативом проорал на хорошем английском заблудившийся человек. Он лег поудобнее тут же, на полянке и, вместо припева, тоненько пропев по-русски: «Белые кораблики, белые кораблики…», крепко заснул.
Проснулся Мамонт далеко за полдень.
— Приснится же, — пробормотал он, смутно припоминая страшные рожи, виденные во сне.
Следующий день прошел почти спокойно. Никто не встретился Дальскому, если не считать того, что из-за дерева выглянула синяя физиономия не то вампира, не то вурдалака, но уставший человек не придал этому значения. Когда на третий день мытарств, одуревший от свежего воздуха, здорового подножного корма, состоящего из трав и ягод, а также от кровопускания, которым удружили заботливые алтайские комары, он все же вышел на берег Оби, то сначала не поверил своим глазам. Размытые в утренней дымке силуэты городских зданий на другом берегу реки показались несчастному миражом. Для верности мужчина простоял два часа, дожидаясь, пока утреннее солнце разгонит морок. Силуэты не пропадали, напротив, становились четче. Только когда ветер донес до страдальца звук автомобильного гудка, он окончательно поверил в свою удачу. Мамонт рухнул на колени. Размазывая налипшую паутину и скупые мужские слезы по грязному, заросшему щетиной лицу, он прошептал:
