— Все это ерунда! — неожиданно прервал меня Василий Нилыч. — Винт или машущее крыло, — какое это имеет значение? В природе есть гораздо более заманчивые явления, которыми мы можем овладеть! Я имею в виду химические реакции, протекающие в живой клетке, — добавил он после короткого молчания.
По-видимому, эта тема очень интересовала его, так как он даже привстал со стула. Я никогда не видел его в таком состоянии. На обычно бледном лице проступил румянец. Мне казалось, что за месяц знакомства я впервые вижу его глаза, умные и внимательные.
Куда девался жалкий, пришибленный человечек, оглушенный суетой аэровокзала? Изменилась даже его манера разговаривать. Голос звучал твердо и спокойно.
— Раз уж мы заговорили на эту тему, — сказал он, садясь на место, — пожалуй, я вам кое-что расскажу.
Я химик-органик. Еще в юности меня влекла загадка живой клетки. Поступая в университет, я твердо решил стать биохимиком. Однако по причинам, от меня не зависящим, осуществить эту мечту мне не удалось. После окончания университета я поступил работать в научно-исследовательский институт, имеющий отношение к производству пластмасс. У меня было неплохое положение и достаточно хорошие условия для работы. Никто не стеснял моей инициативы, и передо мной открывались все возможности для быстрого получения ученой степени, столь необходимой для того, кто решил навсегда посвятить себя научной деятельности.
Однако вскоре выяснилось, что мой научный руководитель и я не понимаем друг друга. Непрекращающееся увлечение биохимией натолкнуло меня на мысль о возможности моделировать процессы, происходящие в живой клетке при синтезе пластмасс. Я считал, что можно создать полимеры, управляющие синтезом пластмасс, подобно тому, как нуклеиновые кислоты в клетках живого организма управляют синтезом белка и задают общую структуру организма.
Меня подняли на смех. Идея создания «наследственного вещества» для производства пластмасс казалась всем настолько абсурдной, что скоро стала у нас в институте синонимом всякого научного ляпсуса. Самым тяжелым было то, что со мной по этому поводу даже не считали нужным спорить. Доказательства, которые я приводил в защиту своей точки зрения, не вызывали ничего, кроме снисходительной улыбки.
Я перешел работать в другую лабораторию, но положение от этого не изменилось. Новый руководитель считал мою идею бесперспективной. Объективно говоря, он был прав. В дальнейшем я убедился сам, какие колоссальные трудности стоят на пути осуществления того, к чему я стремился.
