Несмотря на дипломатический тон беседы, Коштуница оказался именно таким, как меня предупреждали. Для начала он снял с себя ответственность, заявив, что не может обеспечить полного выполнения моих требований о сотрудничестве, поскольку ему нужно обсудить детали подобного сотрудничества с другими членами правительства. Он признал, что сотрудничество с трибуналом — международный долг Сербии, и сказал, что новые власти признают его необходимость. Вопрос только в том, когда и как выполнять эти обязательства.
Я снова столкнулась с попыткой возвести резиновую стену, muro di gomma. Потребовалось лишь несколько минут, чтобы Коштуница продемонстрировал свое истинное лицо. Он начал критиковать работу трибунала, словно пререкания со мной могли заставить этот международный институт исчезнуть. Он утверждал, что законодательная основа работы трибунала несовершенна, жаловался на то, что трибунал слишком часто нарушает собственные правила (и это действительно случалось, особенно в начальный период его работы). Коштуница говорил о практике тайных обвинений и об арестах, которые были проведены НАТО перед моим прибытием в Гаагу. Он сказал, что конфликт на территории бывшей Югославии был слишком сложным, чтобы с этой проблемой справился один международный трибунал, даже располагающий дополнительными ресурсами. Коштуница утверждал, что Комиссия правды и примирения, которую я считала совершенно бессмысленной организацией, собирающей информацию о военных преступлениях, но не выдвигающей никаких обвинений, имеет более профессиональный, систематический и аналитический подход к вопросам примирения.
Затем он сказал, что новые законы об «экстрадиции» и сотрудничестве с трибуналом должны одобрить национальное собрание и правительство Югославии. Только после этого можно говорить о выдаче обвиняемых. Коштуница предложил обменяться доказательствами с югославскими судами, но при этом настаивал, что именно местные суды должны решать вопросы сотрудничества и рассматривать обвинения во всех преступлениях. Он заявил, что трибунал выдвинул обвинения против ряда боснийских сербов, обвинив их в принадлежности к сербской демократической партии — националистической сербской партии в Боснии и Хорватии, программа которой полностью совпадала с его собственной идеологией. (Эти слова абсолютно не соответствовали действительности.) Говорил Коштуница и о нежелании трибунала расследовать натовские бомбардировки и использование снарядов с обедненным ураном. Он утверждал, что бомбардировки были абсолютно несправедливыми. Коштуница заявил, что прокурорская служба возлагает на боснийских сербов коллективную вину и выдвигает обвинение практически против всех руководителей Республики Сербской. Есть все основания полагать, что трибунал воспринимает сербов в негативном свете. Коштуница настаивал на том, что трибунал не может выступать от лица истории. Он словно боялся, что Печальные факты, имевшие место в Хорватии, Боснии и Косово, подорвут его восприятие истории и помечают сербским националистам продолжать пропагандировать такой взгляд на нее, при котором сербы предстают невинными жертвами и только жертвами.
