Когда встреча закончилась, я испытала истинное облегчение. Кроме того, я ощущала злорадное удовлетворение от того, что заставила и моих советников тоже выслушивать эти пустые обещания и оправдания. Вместе с моим помощником, Антоном Никифоровым, я отправилась в офис премьер-министра Сербии, Зорана Джинджича, которого в тот день не было в Белграде. Меня провели в личный кабинет премьера, где Джинджич установил беговую дорожку, чтобы быть в хорошей физической форме, и устроил небольшой салон для конфиденциальных встреч. Здесь меня ожидал генерал Перишич в штатском. Встреча должна была пройти тайно. Джинджич устроил ее для того, чтобы я попыталась лично убедить Перишича дать показания против Милошевича. «Я хочу от вас только одного, — сказала я. — Вы должны сказать правду перед судом». Перишич явно нервничал. Он говорил очень медленно, без каких-либо эмоций, но очень расчетливо. Генерал отрицал свое участие в хорватских событиях 1991 года. Он сказал, что обсуждал с Милошевичем ситуацию в Боснии, потому что «Милошевич гораздо жестче относился к боснийским сербам, чем к боснийским хорватам или мусульманам». О событиях в Косово он не мог сказать ничего. Перишич объяснил, что участие в процессе над Милошевичем станет нарушением его политического и морального кодекса. Он считал, что Милошевича следует судить в Сербии, а не в Гааге. Он заявил, что будет свидетельствовать против Милошевича в Сербии «за все то, что он сделал сербам». Я спросила Перишича, не связан ли его арест по обвинению в шпионаже с трибуналом и действительно ли он передал американскому дипломату документы, связанные с ним. Перишич отрицал какую-либо связь его ареста с трибуналом. Он сказал, что арест явился результатом политической игры лиц из окружения президента Коштуницы и офицеров югославской армии, которых он назвал ставленниками Милошевича.
Вторая тайная встреча, организованная Джинджичем, состоялась в том же кабинете сразу после ухода Перишича. Я встретилась с генералом Павковичем. К нему у меня было три вопроса. Где Ратко Младич? Готов ли Павкович подвергнуться допросу в качестве подозреваемого свидетеля, то есть свидетеля, которому заранее известно о том, что ему также могут быть предъявлены обвинения? Готов ли он стать свидетелем обвинения в деле Милошевича? Относительно Младича генерал не мог сказать мне ничего нового. Он заявил, что Младич исчез два месяца назад, и с тех пор у него не было контактов ни с ним самим, ни с его посредниками. Павкович утверждал, что югославская армия никогда не защищала Младича и не оказывала ему и его телохранителям финансовой поддержки. Кстати, количество телохранителей Младича Павкович оценивал от 30 до 130 человек. Генерал сказал, что, будучи начальником генерального штаба югославской армии, он запретил Младичу появляться на армейских мероприятиях. Павкович добавил, что полгода тому назад аннулировал специальный пропуск, который предоставлял Младичу неограниченный доступ к материальной базе югославской армии. Теперь, по словам Павковича, Младич мог доверять лишь немногим. Павкович, как и многие из тех, кто согласился на допрос с целью выяснить, какие обвинения могут быть выдвинуты против них лично, не возражал против статуса подозреваемого свидетеля. Он заявил, что готов ответить на все вопросы прокурора, связанные с обвинениями против Милошевича по событиям в Косово. Однако идея дать показания в суде его явно не привлекала. Он сказал, что окажется плохим свидетелем против Милошевича, поскольку «его слова будут, скорее, в его защиту». Сидя напротив генерала, я вспомнила ту роль, которую Павкович сыграл в изгнании этнических албанцев из Косово в 1999 году. Тогда я записала в своем блокноте: «Павкович — обвин.».
