Капишуле. Моя… То есть наша малышка, такая маленькая… Я не знал, что Нанисса уже позволяет ей иметь свое личное оружие. Но моей жене всегда была присуща та паранойя, которой в той или иной степени после веков вынужденной резервации болеют все темные. Даже я. Или тот же Карунд, не говоря уже об Иле, которой в будущем предстоит стать Великой Матерью Второго Дома. Поэтому Нанисса уже в столь юном возрасте доверила нашей дочери оружие и научила им пользоваться, показала какие-то азы. Поэтому именно Капишуле не дала ей совершить то преступление, которое свело бы на нет все усилия Андрея по примирению нас со светлыми.
– Нанисса! – не узнав собственного голоса, воскликнул я и выбил у неё из рук кинжал.
На полу рядом с Алым, прижавшись худеньким плечиком к его бедру, стояла Капишуле, сжимая в маленькой детской ручке свой собственный клинок, подогнанный специально для нее и по весу, и по форме. И мы с Алым одинаковыми просто огромными глазами смотрели друг на друга. Это моя вина, вот и все, о чем я думал в тот момент.
– Значит, папа теперь хороший, раз вы пришли вместе, – раздался детский голосочек снизу.
Мы все, даже Нанисса, опустили глаза на Капишуле.
– Папа? – у старшей Владычицы вырывался изумленный возглас.
– Алый объяснил мне, – сказала Капишуле, и кинжал исчез из её ручки.
Она посмотрела на меня внимательно, и совсем не по-детски серьезно. Не придумав ничего лучше, я попытался ей улыбнуться. А потом, после всего случившегося плохо соображая, что творю, опустился на колени и протянул к ней руки.
Она подошла. Настороженная и взведенная, как маленькая пружинка. Её белые кудряшки, не успевшие распрямиться, что всегда происходит с возрастом, разлетелись в разные стороны, когда она независимо, как взрослая, тряхнула головой. Спросила, обернувшись через плечо на мать:
– Так он на самом деле мой папа? И без него ты бы не сумела получить меня?
Нанисса молчала долго. Я уже начал думать о том, что лучше бы мне встать. Но Капишуле, не отрывая взгляд от глаз матери, шагнула ко мне и решительно положила руку на плечо. Я застыл, не веря собственному счастью, а потом, наплевав на всё, что когда-либо вдалбливали в мою голову плетью, обнял дочь. Она в первый момент дернулась, но не стала вырываться. Я был счастлив. Мы с Капишуле оба смотрели на её мать.
– Да, – сказала Нанисса. – И снова да. Теперь хороший.
– Тогда почему ты напала? – и Капишуле перевела взгляд на Алого, наблюдающего за нами с ошеломленный выражением на лице.
