— Но Терри в этой компании играет в кегли, и пил он одно пиво.
— Это общественное место, где продают алкоголь. Даже если он пил кока-колу.
— Я требую, Кифли, оставить парня в покое. В ваши обязанности не входит преследование этих людей.
Теперь уже Кифли вышел из себя:
— Ричардсон, я сюда пришел не для того, чтоб выслушивать, как мне поступать. Явился сообщить, что накрыл Джадсона. Сунул под арест и завтра буду свидетельствовать против него. Я наблюдаю за своими людьми, вы — за вашими.
— Я тоже выступлю свидетелем.
— Как хотите, — отрезал он, выходя. Закон есть закон. У него доказательства — представил их. Терри Джадсону пришлось вернуться в тюрьму, чтобы отсидеть весь срок. А на Ричардсона суд почти не обратил внимания.
Значит, сегодня вечером позабавится с Тэльяферо, а потом заглянет к Конни Джадсон. Эту здоровую пышную брюнетку совершенно сразило возвращение мужа в тюрьму. Он тут ни при чем, если она вообразила, будто Кифли может вытащить его на волю, и была готова оплатить услугу вперед. Правда, огня в ней оказалось немного, да чего выбирать однорукому? Ее тяжелые, веснушчатые ноги не сравнить с ногами профессорской штучки, но все равно было приятно лежать там, покуривая, вспоминая, что Терри в тюрьме, а засунул его туда он. Плакала не слишком громко.
К чему вы придете, если их не прижать? Тем более, что Джадсон всего лишь еще один мелкий жулик. Привычка выписывать непокрытые чеки, которую он заимел в подпитии, не исчезает, даже когда он протрезвеет.
Болела кисть, та, которой уже не было. Порой казалось, что ее упрятали под тяжелый, холодный камень.
Черт с ним, с этим мальчишкой!
Эти скоты ничего больше и не заслуживали, как только немедленную смерть, поганую смерть. Такую, какая досталась Ковалсику.
— Я их всех достану, Моуз, — шептал он про себя. — Всех прикончу за тебя.
Он не забывал сдержанной ласки руки, взъерошившей бесцветные волосы, потрепавшей по голове тщедушного мальчишку в приемной сиротского дома.
И чувствовал подступающие рыдания, представляя серое лицо и бессильно уложенные руки Моуза.
— Всех, Моуз, одного за другим.
У Моуза было лицо Христа.
А они его так мучили.
Все его мучили: Бронсоны и Тэльяферо. И солдаты в лагере его оскорбляли и поплатились, крича от боли, когда дубинка дробила коленные чашечки.
Кифли сражался со всей несправедливостью мира, со всеми, кто помогал держать нож, выпотрошивший внутренности Моуза на грязный тротуар в Синке. В его воспаленном воображении даже Ли Бронсон помогал держать тот нож.
