— А ну-ка, говори все, что знаешь, — сказал он, — или я спалю на твоей голове все волосы.
— Я ничего не знаю, — заплакал послушник. — Клянусь Пресвятой Божьей матерью…
— Не богохульствуй, — сказал Роджер, — а то я сейчас и рясу тебе подпалю. Ты давно уже шпионишь! Давай выкладывай все начистоту.
Он схватил факел и поднес его совсем близко к голове мальчика. Тот прижался к полу и начал пронзительно кричать. Роджер ударил его по лицу.
— А ну, кончай визжать, — сказал он.
Брат и сестра, как завороженные, наблюдали за всем этим с лестницы, а пятеро мужчин подошли вплотную к скамейке: один из них, достав нож, поднес его к уху мальчика.
— Может, сделать ему кровопускание? — предложил он. — А потом подпалим ему макушку — кожица там тонкая, нежная, а?
Послушник умоляюще воздел руки.
— Я все расскажу, все, что хотите, — плакал он, — но я ничего не знаю, ничего… только то, что я подслушал, когда господин Блойю, посланник епископа, разговаривал с приором.
Роджер убрал факел и вновь закрепил его на скамье.
— И что же он сказал?
Перепуганный послушник посмотрел сначала на Роджера, потом на остальных.
— Говорил, что епископ недоволен поведением некоторых монахов, в особенности брата Жана. Дескать, он и ему подобные не повинуются приору и ведут беспутный образ жизни, пуская на ветер все монастырское добро. Мол, это позор для ордена и дурной пример всем остальным. И епископ не может больше закрывать на все это глаза и поэтому наделяет господина Блойю всей полнотою власти с целью навести порядок в монастыре согласно канонам церкви, и сэр Джон Карминоу должен оказать ему в этом содействие.
Он перевел дыхание и обвел взглядом лица окружающих, ища в них сочувствия, и один — не тот, что был с ножом, а другой — отошел в сторону.
— Клянусь честью, все это сущая правда, — пробормотал он, — кто же будет отрицать? Все мы прекрасно знаем, что монастырь и вся монастырская братия давно пользуется дурной славой. Если бы французские монахи убрались отсюда восвояси, нам бы было только лучше.
Остальные одобрительно зашумели, а тот, что с ножом, огромный неуклюжий парень, потеряв всякий интерес к послушнику, повернулся к Роджеру.
— Трифренджи дело говорит, — произнес он угрюмо. — Всем же ясно, что мы, жители долины по эту сторону от Тайуордрета, только выиграем, если монастырь прикроют. У нас свои притязания на эту территорию: хватит уж им жиреть на наших землях, пора гнать их отсюда, мы бы лучше пасли наш скот там, а не на болоте.
