Вот так и началось наше совместное житье.
Вот хожу я на работу, и чем больше хожу, тем отчетливее понимаю, что не моя это работа. На месте офис-менеджера должна трудиться женщина хозяйственная, спокойная, обладающая материнским инстинктом. А я и не особо хозяйственная. Вот наша с Димом квартира, например. То есть квартира-то его, но живем мы в ней вместе. Кое-какую мебель мы совместными усилиями купили, посуду он от мамы приволок, говорит, у нее все равно много. Комп тоже его и телевизор. Светка приехала с инспекцией, чтобы доложить моей маме как и что, привезла комплект шикарного постельного белья. Осмотрелась и заявила, что жить, конечно, можно, но вот уют… где уют, чучело? Хоть бы шторы повесила. Усовестившись, я отправилась в магазин и купила много органзы. Она легкая, не слишком плотная и не совсем прозрачная. Получаются вроде как еще не гардины, но уже не тюль, а такой промежуточный вариант, к тому же органза – чертовски красивый материал. А уж название так просто замечательное, даже Диму понравилось. Он, пока шторы вешал, несколько раз переспросил, как это называется, потом повторил, словно пробуя слово на вкус. И между прочим, эта самая органза, подшитая трудолюбивой Димовой мамашей, Людмилой Игоревной, пролежала две недели на полу в гостиной, потому как Диму некогда было повесить карнизы. Людмила высказалась в том духе, что я могла бы и сама, но я только фыркнула – еще чего. У каждого свое представление о женском труде и об уюте, кстати, тоже. У нее в доме, куда ни глянь, везде вазочки, салфеточки, какие-то шкатулочки. Нет, бродить мимо полок и полочек, шкафчиков и комодиков очень интересно – рассматриваешь все, как в музее. Но я так жить не смогла бы. Мне нравится, когда в помещении пустовато, много света и воздуха.
И в мамки-няньки я тоже не гожусь. Вместо желания обиходить наших нестандартных гениев у меня порой руки чешутся выпороть их как следует. Глядишь, дури поменьше стало бы. Ой, с ума сойти, вот брюзжу сейчас точно как моя собственная соседка тетя Галя. Она живет над нашей с мамой квартирой и вечером вечно высовывается из окна и начинает грозиться, ворчать:
– Молодежь какая пошла, одеты черт-те как, музыка дурацкая орет, тискаются, тьфу, хоть бы людей постеснялись. Вот выпороть бы вас!
Ходили вчера на ужин к маме Дима. Вот не могу сказать, как она ко мне относится. Впрочем, думаю, не нравлюсь я ей. Как интеллигентная дама, она мне улыбается, говорит о своей работе, интересуется моей... но при этом я постоянно чувствую себя несколько... глуповатой. Или не на своем месте? Вот она рассказывает о своей работе, а трудится Людмила Игоревна в кадрах какого-то министерства. И в речи ее сплетаются сюжеты о людях с должностями, деньгами, положением, создается впечатление, что она горит на каком-то жизненно важном участке. Потом приветливо смотрит на меня и вопрошает:
