Ленка взяла у возвратившегося Саши свою сумку, достала упаковку с аспирином. Запила таблетку чаем, посидела молча, прислушиваясь к себе.
– Ну как ты? – заботливо спросил ее Саша. – Может, и в самом деле лучше будет в бане попариться?
«Какая-то нарочитая забота, неестественная... – грустно думала Маша, глядя на них. – Нет, все-таки ничего нельзя в жизни устроить искусственно. А тем более семью... Вот так и будет бедный Саша изображать из себя заботливого мужа, а Ленка будет раздражаться, терпеть, злиться, обзывать его Овсянкой...»
А баня у бабы Нюры действительно оказалась необычной. Они втроем разместились на широком полке, и старушка, поддав хорошенько на каменку и ловко орудуя двумя пихтовыми вениками, под дружный их визг от души хлестала их от пяток до шеи, приговаривая:
– Терпите, терпите, девоньки, сейчас еще поддам... У меня пар хороший, с мятой, с душицей, чуете, какой дух идет?
Потом они отдыхали, развалившись на широченной скамье предбанника, обмазанные с головы до ног липовым медом, пили бабы Нюрин терпкий ядреный квас. И снова парились до одурения, с визгом обливали друг друга ключевой водой, балуясь и смеясь, как малые дети. Под конец, снова положив на полок, баба Нюра обложила их с головы до ног толстым слоем запаренной в большом чугунке травы, как живым одеялом, от которого шел такой здоровый дух природной силы и радости, что им казалось, будто и в самом деле они выйдут отсюда юными девчонками, гладкими и красивыми, без первых морщинок и лишних складочек, от которых в сорок лет уже никуда и не денешься...
Домой собрались уже затемно. Долго прощались с всплакнувшей бабой Нюрой, пытаясь отказаться от пакетов с пирогами, которые все же пришлось взять, чтоб не обидеть старушку, не дай Бог... Саша, отведя Ленку в сторону, трогательно целовал ее в щеки, в лоб, гладил по волосам, прижимая ее голову к груди, как будто перед ним была не циничный адвокат Найденова, а хрупкая женщина-цветочек, которую и на шаг от себя отпустить страшно. Ленка стояла, закрыв глаза, улыбалась блаженно. «Кто его знает, может, он и прав... – подумалось Маше. – Может, действительно так честнее. Каждый должен получить от другого то, чего ему не хватает. У Саши огромный запас нежности невостребованной, которую Ленка будет годами есть полной ложкой и никогда ею не насытится, как не может до конца наесться и вкусной домашней едой – все в нее влетает, как в прорву, образовавшуюся за долгие голодные детдомовские и интернатские годы...»
