Теперь я наблюдал в зеркало, как этот молодой светловолосый бог с бронзовой кожей, идеал режиссера на роль образцового офицера СС, раздираемого угрызениями совести и в финале жертвующего собой ради девушки, с бесконечным терпением сбривал мне бороду.
Легран стоял в дверях, упершись плечом в притолоку, его добродушное крестьянское лицо не выражало никаких эмоций, из-под густых усов торчала галльская сигара. Как я уже говорил, большинство из нас искали приключений. Один из них – Легран – убийца без снисхождения и жалости. Бывший боевик ОАСа, он скрывался в Конго. Несмотря на мою молодость, Легран почему-то всегда выказывал ко мне недоброжелательное отношение. Подозреваю, что причиной тому послужило мое умение стрелять, как, впрочем, и все остальные преимущества.
Пьет осторожно отнял горячее полотенце и отступил назад: из зеркала на меня смотрел изможденный незнакомец с почерневшим от солнца лицом и неподвижным взглядом, устремленным куда-то вдаль, будто в ожидании неприятностей.
– Нарастить немного мяса на костях, вот и все, что тебе надо, – улыбнулся Пьет. – Хорошая пища и побольше красного вина.
– И еще женщину, – добавил Легран совершенно серьезно. – Хорошую бабу, чтобы выходила тебя. Здесь нужна женская ласка.
– Говорят, всего этого полно на Сицилии, – заметил Пьет.
Я пристально взглянул на него, но, прежде чем успел спросить, что он имел в виду, на террасу вошла женщина. По виду гречанка лет тридцати – тридцати пяти, трудно сказать точно, сколько лет привлекательной женщине в таком возрасте. Она остановилась, нерешительно глядя на нас добрыми, спокойными глазами. У нее были слегка округлые формы тела, кожа оливкового цвета, а по плечам струились волны черных как ночь кудрей.
Лагрен и Пьет расхохотались, и Пьет стал подталкивать француза к выходу.
– Мы оставим вас наедине, Стаси.
Их смех еще доносился из-за закрытой двери, когда женщина подошла ближе и положила на постель два чистых полотенца и белую рубашку. Она улыбнулась мне и произнесла что-то по-гречески. Языка я не знал и поэтому попытался объясниться по-итальянски, вспомнив, что итальянцы стояли на острове во время войны. Но ничего не помогло; не понимала она и по-немецки.
Я безнадежно развел руками, она вновь улыбнулась в ответ и почему-то взъерошила мне волосы, как мальчишке. Я все еще сидел перед туалетным столиком, за которым Пьет сбривал мне бороду, и она подошла так близко, что ее грудь оказалась совсем рядом, на уровне моего лица. Она не пользовалась духами, но ее дешевое хлопчатобумажное платье выглядело, словно только что из прачечной, и пахло чистотой и свежестью. И во мне вновь проснулось уже давно забытое желание.
