— Ну что ж, Хмелько, действуй!
— Есть!
— Людей покормим в пути?
— В пути. Кухни уже дымят.
Можно было и уходить, но лейтенант Хмелько, быстро оглянувшись на вестового, придвинулся к Лозневому, дохнул ему в ухо:
— Немцы близко!
— Слухи?
— Точно, — ответил Хмелько. — Ночью здесь проезжали беженцы. Гнали, как очумелые. Ну, говорили, что немцы прорвались на большаках. Катят сплошной грохот. Того и гляди, мы окажемся в мышеловке. Бойцы узнали об этом — не спят, волнуются, бродят по деревне.
— Довольно, Хмелько, действуй!
Пока Лозневой разговаривал с Хмелько, поднялись все остальные в доме. Ерофей Кузьмич сидел у стола, задумчиво почесывая белую, пухлую грудь. Андрей, ворочая дюжими плечами, натягивал близ порога сапоги. Костя был уже одет, но протирал маленькие глазки, щурясь на огонь. Хозяйки шептались у печи. Все были встревожены тем, что комбата подняли в неурочный час да еще вызвали из дома.
Лозневой прошел в горницу, а через минуту, сбросив там шинель, с ремнем в руке опять появился на пороге, спросил Костю:
— Кони сыты?
— Кони в порядке, — ответил вестовой.
— Куда ж вы в такую рань? — спросил Ерофей Кузьмич.
— Служба, отец! — Сверкнув глазами, Лозневой одним рывком затянул ремень. — Служба!
— Дальше, значит, пойдете?
— Приказ, отец!
— А завтракать?
— Вот провожу людей, зайду.
Андрей разогнулся у порога. В просторной нижней рубахе, заправленной в брюки, он казался при слабом свете особенно загорелым и дюжим. Он посвежел после бани и крепкого сна, но смотрел задумчиво и сумрачно.
— Сейчас выходить, товарищ комбат?
— Да, сейчас поднимут людей, — ответил Лозневой и, проходя к двери, заметил: — А вы, Лопухов, из счастливых!
— Почему же, товарищ старший лейтенант?
— Дома побывали!
— Какое тут счастье! — повысив голос, с горечью ответил на это Андрей. — От такого счастья всю душу палит! Будто крапивой ее исстегали. Думаете, легко отступать, через свой двор?
— Все же своих повидали…
— Это вчера я был во хмелю, — тише ответил Андрей. — А вот сегодня похмелье.
Когда Лозневой и Костя ушли, на кухне несколько минут стояла тягостная тишина. Все знали, что утром Андрей уйдет дальше, и все же уходил он неожиданно. Ерофей Кузьмич сидел за столом, положив на него левую руку и обессиленно свесив кулак. Алевтина Васильевна и Марийка, прижавшись друг к другу, стояли в темном углу, слабо освещаемом огнем из печи. Все молча поглядывали на Андрея. Он начал собирать свои немудрящие солдатские пожитки. Наконец Ерофей Кузьмич сказал с натугой в груди:
