Я спросил: «Ты уверен?»
— Спрашиваешь, уверен ли я? Мне кажется…
После этих слов Сиёмидзу, будто бы расставшись с чем-то, посмотрел вперед и изо всех сил нажал на клаксон.
Если бы кто-то заглянул в наш номер, он бы услышал: «Холодно. Я имею в виду — на улице холодно. Тому парню было бы приятно переночевать здесь. Выпьем еще по одной?»
Так сказал один из нас — тот, кто держал в руках колоду карт, — смерив взглядом бутылку виски.
Солнце светило вовсю, но на корте уже веяло прохладным осенним ветерком.
Я играл с С., которого обычно побеждал, но на сей раз я проиграл ему в двух сетах: 4–6, 3–6.
Мы стояли на террасе возле корта и потягивали коктейль «сандэй».
С. сказал: «Сегодня вы позволили мне выиграть».
«Мне сегодня было как-то не по себе», — ответил я.
— У вас что-то случилось? Что-то не слишком приятное?
Речь С. всегда была чрезвычайно вежливой и несколько напоминала женскую.
Мне не хотелось отвечать, я продолжал стоять, отвернувшись от своего собеседника.
— А, все понятно, наверное, дело в несчастной любви?
Поскольку он был прав, я подумал о С. с еще большей неприязнью.
Как я уже сказал, в манере его речи было что-то женское и слегка писклявое. Он принадлежал к богатой и известной семье, которая когда-то оказалась замешана в незаконных банковских операциях. С. не стал хвататься за первую попавшуюся работу — доходов от недвижимости вполне хватало, чтобы прокормить семью; так что ходить на службу ему было не надо, и его каждый день можно было встретить в клубе. Из-за своего по-женски высокого голоса он производил впечатление богатенького сыночка-идиота. Но иногда выражение лица его менялось, и тогда он представал совсем другим человеком.
Субтильность и манера речи делали его малопривлекательным, но я имел возможность наблюдать, как он переодевался в холле: несмотря на кажущуюся хрупкость, все его тело — вот ведь удивительно! — состояло из одних мускулов. Эти мускулы он накачал в каратэ. По его словам, у него был четвертый дан.
И только когда он говорил о каратэ, его речь переставала походить на женскую.
Я по-прежнему смотрел в сторону, а он, окрыленный победой, несколько раз повторил: «Именно так, именно так».
— Вам известно это ощущение? — спросил я, вовлекаясь в беседу. Мне показалось, что разговор позволит мне рассеяться.
— Да, мне пришлось недавно кое с кем расстаться.
— Так значит, вам все должно быть понятно.
— Разумеется. Именно поэтому вам и теннис стал не мил, — произнес он. — Надо бы выкинуть ее из головы. И чем скорее, тем лучше.
