- Вы правы, дорогой друг. Я просто обязана рассказать вам все. Может быть, вы знаете где-нибудь поблизости тихое место, где мы могли бы поговорить...
Я выехал на шоссе к Таламанке, потом свернул на сельскую дорогу, которая через две мили привела нас на старую разрушенную ферму в оливковой роще над морем. Вокруг не было ни души.
Она уселась на старую каменную ограду, которая когда-то служила границей оливковой рощи, а я развалился на земле у ее ног и закурил. В тот чудный день все, казалось, дышало покоем. Прищурившись, я смотрел на сокола, который закладывал спирали в ясном небе.
- Вы сказали мне правду там, в церкви? Вы разорены? - спросила она меня.
- Разорен окончательно.
- Я тоже знаю, что значит потерять все, - вздохнула Клер.
- И вы считаете, что я от этого буду чувствовать себя лучше?
Она остро взглянула на меня сверху вниз, в ее глазах мелькнул гнев, но она быстро овладела собой.
- Может быть, если я вам все расскажу, мистер Нельсон.
- А это как-то связано с происшедшим?
- Связано. - Она сорвала и растерла в пальцах лист каперса, будто глядя в свое прошлое. - Я родилась в Алжире. В сельской местности. Отец - француз, а мать - бедуинка.
- Интересная смесь. А где вы держите ваш кинжал?
Она пропустила мимо ушей мой выпад и продолжала:
- Семья владела большим имением. Два виноградника. Отец считался богатым человеком. Когда де Голль в шестьдесят втором объявил Алжир независимым, мы решили остаться, но в шестьдесят пятом все рухнуло. Сельскохозяйственные земли, принадлежавшие иностранцам, объявили экспроприированными, и многие французы уехали из страны. Когда моя мать умерла, отец решил, что и для него настало время расстаться с Алжиром.
- Сколько вам тогда было лет?
- Четырнадцать. Он решил бежать тайно, потому что не рассчитывал, что местные власти разрешат нам взять с собой ценности.
- Но была и другая причина?
- Думаю, что можно так сказать. - Она слабо улыбнулась. - Недалеко от нас, в Тизи-Бену, есть монастырь сестер милосердия. Небольшой мавританский дворец, построенный в виде крепости. Там я получила образование. Во время первых тяжелых лет независимости монастырь служил укрытием. Из близлежащих церквей свозили туда ценности, чтобы не дать их реквизировать.
Вот это становилось уже более интересным; я приподнялся и повернулся к ней лицом.
- Какие ценности?
- О, обычные вещи. Церковная утварь, разная посуда... Многие из них в монастыре перелили в слитки. Довольно суровая мера, но необходимая.
