— Что — я? Думаешь, Бахтеярку с толку сбил, Елисея прогнал, так и я — за ними? — возмутилась Кубышечка. И кинулась на деда с кулаками, да его заслонили сторожа.
Они отбросили девушку не жестоко, даже с некоторой осторожностью, однако она отлетела сажени на две и, не удержавшись, села в траву. Правда, сразу же вскочила.
На глазах у нее от ярости и унижения выстрелили слезы.
— Бахтеяр! Алмаз! Или вы не видите, что тут творится?! — крикнула она.
Тут Бахтеяр извернулся-таки и пал на колени, принялся биться лбом в мягкую землю:
— Прости бусурманина!.. Не своей волей я сюда лег — а меня злые люди положили!
Алмаз же отвернулся и замотал кудрявой головой, словно желая избавиться от наваждения этой ночи.
— Хороши! Мужики! Орлы! Тряпки вы! Не клады, а ветошь тухлая! Не хочу с вами лежать! Первому встречнему отдамся! — воскликнула Кубышечка. — Сил моих больше нет! Слышишь, дед?! Первому встречнему!
Вскочила и понеслась по тропе к дороге — отдаваться.
— Возьмут тебя, как же! — дед расхохотался, но никто его не поддержал. — Который год от тебя шарахаются! Кому ты, дура, нужна?!?
Кубышечка слышала эти издевки, но бега не прерывала.
Отдаться для нее значило — прекратить свое существование. Но, с одной стороны, на то и клад, чтобы попасть кому-то в руки и быть истраченным. А с другой — пожила она довольно. С того дня, как одичавший казацкий отряд, шастая по лесам, набрел на польский и разжился золотом, с той ночи, как атаман по одной покидал монеты в небольшую глиняную кубышку с узким горлом, прошло ни много ни мало — почти четыреста лет. И прожила их Кубышечка в полное свое удовольствие. Однажды чуть замуж не вышла.
Того молодца она повстречала довольно далеко от родного леса. Сказался сторожем богатого клада, положенного самим князем Дмитрием Шемякой и заговоренного на двенадцать молодцов и двенадцать жеребцов. Князь был лихой, смутьян и изменник, отчаянная голова, и не пожалел ни парней, ни коней — всех мертвыми уложил вкруг котла с крышкой, доверху набитого золотом, серебром, церковной утварью и жемчугом. Кладу же велел выходить из земли, когда рядом ляжет столько же свежих покойников.
Время было тихое — кладовая запись куда-то затерялась и никто не пытался взять клад, сторожа скучали. Сколько-то времени Кубышечка гуляла с женихом и даже собиралась вместе с ним поселиться при своем золоте — тому-то кладу и одиннадцати молодцов хватит. Но тут кладовая запись выплыла! Нашелся отчаянный человек, подбил двух соседних помещиков, началась суета. Пригнали каких-то кляч, привели под охраной какую-то кабацкую теребень, поставили, сказали нужные слова, а кладу-то что? Он по головам да по ногам счел — и начал из земли подыматься! Приведенные же, наоборот, стали уходить в землю. Поднялся великий крик. Перепуганные помещики, не докончив дела, дали деру, отчаянный кладознатец — за ним, а кабацкая теребень, понятно, следом. Но походы к кладу тем не кончились. Жених вынужден был денно и ночно сторожить, Кубышечка обиделась — поссорились, тем дело и кончилось.
