Основная разница между тремя версиями и дневником маэстро Амброджио заключалась в том, что в реальной истории участвовали три семьи, а не две. Толомеи и Салимбени были враждующими кланами, как Монтекки с Капулетти, но Ромео относился к роду Марескотти и, получается, семейная вражда здесь была ни при чем. В этом отношении самая ранняя версия Салернитано ближе всего к истине: трагедия разыгралась в Сиене, и семейства не враждовали между собой.
Позже, возвращаясь пешком из крепости, прижимая к груди дневник маэстро Амброджио, я наблюдала за счастливыми людьми, по-прежнему ощущая, что нас разделяет невидимая стена. Совсем рядом сиенцы гуляли, бегали трусцой или ели мороженое, не ломая голову над событиями прошлого и, не тяготясь, подобно мне, мыслью о своей чуждости этому миру.
Утром я крутилась перед зеркалом в ванной, примеряя серебряное распятие из маминой шкатулки, и решила, что буду его носить. В конце концов, оно принадлежало ей, и, оставив его среди бумаг, мама явно предназначила его мне. Возможно, подумала я, оно каким-то образом защитит меня от проклятия, обрекшего ее на безвременную гибель.
Я свихнулась? Может, и так. С другой стороны, безумие довольно многогранно. Тетка Роуз, например, утверждала, что мир вообще находится в состоянии постоянно флуктуирующего безумия и что невроз не болезнь, а факт жизни вроде прыщиков - у одних больше, у других меньше, и только у ненормальных их нет вообще. Эта замешенная на здравом смысле философия, утешавшая меня раньше, помогла и сейчас.
Когда я вернулась в гостиницу, диретторе Россини кинулся ко мне, как курьер из Марафона, сгорая от желания сообщить новости.
- Мисс Толомеи! Где вы были? Вы должны идти! Прямо сейчас! Графиня Салимбени ждет вас в палаццо Публико! Идите, идите! - гнал он меня как собаку, выпрашивающую объедки. - Нельзя заставлять ее ждать.
- Подождите, - указала я на два чемодана, демонстративно выставленных посреди вестибюля. - Это же мои вещи!
- Да-да-да, их доставили секунду назад.
- Ну, так я поднимусь в номер и…
- Нет! - Диретторе Россини рывком открыл входную дверь и жестом предложил мне выйти на улицу. - Вы должны идти сейчас же!
- Но я даже не знаю, куда идти!
- Санта Катарина! - Наверняка радуясь в глубине души очередной возможности рассказать мне о Сиене, диретторе Россини вытаращил глаза и отпустил дверь. - Идемте, я нарисую, как пройти.
Зайдя на Кампо, я словно оказалась внутри гигантской раковины-жемчужницы: по окружности кромки располагались рестораны и кафе, а там, где обычно находится жемчужина, в нижней точке наклонной пьяцца, возвышалось палаццо Публико, здание, служившее городской ратушей уже шесть или семь веков.
