- Мужчины моей семьи носили шлемы с плюмажами и служили кесарям, когда твой дядя Толомеи в медвежьей шкуре кормил свиней ячменной мешанкой! - Спохватившись, что ведет себя по-детски, Ромео продолжал уже более спокойно: - Толомеи не откажет моему отцу. Между нашими семействами исстари был мир.
- Тогда это лишь ровное течение неволнуемой крови, - вздохнула Джульетта. - Ты все еще не понимаешь? Если наши дома не враждуют, что можно выиграть этим браком?
Ромео не хотелось признавать ее правоту.
- Все отцы желают своим детям добра!
- И поэтому дают горькое лекарство, невзирая на слезы.
- Мне восемнадцать. Отец обращается со мной как с равным.
- А, значит, ты старик? Отчего же еще не женат? Неужели схоронил невесту, сговоренную за тебя с колыбели?
- Мой отец не верит в молодых мамаш, которым самим еще впору грудь сосать.
Ее скромная улыбка, едва различимая сквозь густую вязь решетки, была отрадой после всех мучений.
- Ему больше нравятся старые девы?
- Да тебе шестнадцати нет!
- Ровно шестнадцать. Но кто считает лепестки увядшей розы?
- Когда мы поженимся, - прошептал Ромео, торопясь перецеловать кончики ее пальцев, - я полью тебя, положу на мою постель и пересчитаю их все.
Джульетта попыталась нахмуриться:
- А как насчет шипов? Вдруг я тебя уколю и испорчу все блаженство?
- Доверься мне, и удовольствие намного превзойдет боль.
Так они беседовали, волнуясь и поддразнивая друг друга, пока кто-то нетерпеливый не постучал по стенке исповедальни.
- Джульетта! - прошипела монна Антония, отчего ее племянница подскочила от испуга. - Ты уже все свои грехи перечислила. Поторопись, мы уходим!
Прощание получилось кратким и романтичным. Ромео повторил, что хочет жениться на ней, но Джульетта не осмеливалась верить. Когда Джианноцца выходила за человека, которому впору было гроб покупать, а не с молодой супругой тешиться, Джульетта очень хорошо усвоила, что брак - это не то, что влюбленные планируют самостоятельно, а в первую очередь вопрос политики и наследства, не имеющий ничего общего с желаниями жениха и невесты. Любовь, как писала Джианноцца, чьи первые письма вызывали у Джульетты слезы, приходит много позже и с кем-нибудь другим.
Команданте Марескотти редко бывал доволен своим первенцем. Ему часто приходилось напоминать себе - юность и лихорадка со временем проходят. Либо пациент помрет, либо болезнь, в конце концов, отступит; мудрый должен запастись терпением. Увы, как раз этой монетой команданте Марескотти не был богат, и мало-помалу его отцовское сердце превратилось в многоголовое чудовище, охраняющее огромную пещеру с яростью и страхом, бдительное, но невезучее.
