Тамара завизжала:
— А ты видела, как этот Славка пьяный валяется в собственной блевотине, яйца и хуй вывалив наружу? Ты видела, как он моего Пашку бьет и матом на него орет? Видела? Видела?
— Ох, — отмахнулась от нее Трофимова с видом превосходства, — тебе совершенно нельзя пить. Стоит тебе выпить, как ты сразу начинаешь…
— Не, ты рукой не маши, — не унималась Тамара, — ты скажи, это тебе легко, ты всю жизнь как блядь со своим Тошкой горя не знала, и сама блядовала от него, а теперь еще учишь меня? Да как ты можешь понять?
Трофимова явно получала от этой перепалки какое-то странное удовольствие, она, возможно, просто чувствовала себя сильнее Тамары или удачливее, или же ловила кайф оттого, что у нее жизнь складывается все же лучше, чем у той, хотя ее и бросил Боря, и она была в депрессии и пила какое-то лекарство. Боря ушел от нее просто так, даже не к какой-то бабе, а просто потому, что она ему надоела.
Тамара была родом из города Грозного, там у нее остался брат, но он был женат на бабе с двумя детьми, и она говорила, что ей некуда ехать. Маруся неоднократно предлагала ей уехать обратно в Россию: можно было ехать на автобусе через Варшаву или прямо в Москву, это стоило недорого, но Тамара говорила, что у нее нет денег, и это, вероятно, так и было. Ее муж отказался платить даже за ее ребенка, который был устроен в какой-то колледж на полный пансион. Им пришел счет на восемьдесят тысяч франков, а он сказал, что платить не будет, и не заплатил, и Тамаре теперь нужно было самой где-то добыть эти деньги. Когда Маруся опять предложила ей уехать в Россию, та поначалу, вроде бы, загорелась. Трофимова же была явно недовольна и тут же сказала:
— Ну ты что, с ума сошла, куда тебе ехать? К кому? И что ты там будешь делать?
— Да, правда, — внезапно скисла Тамара, — ехать некуда. Отец и мать умерли, где я жить-то буду? И что делать? Нет уж, лучше здесь.
Трофимова смотрела с явным торжеством и удовлетворением, как большая толстая сытая кошка. Маруся подумала, что это она заманила Тамару сюда, в Париж, когда та осталась одна с ребенком, которого она родила от какого-то финна опять-таки по совету Трофимовой. И тут в Париже Трофимова ей тоже «помогла» — нашла ей старого серба, который двадцать лет проработал в ресторане «Распутин» и который, по словам Тамары, был «настоящей прожженной канальей». Раньше у этого серба был замок, и он был очень богатый, но он все пропил, он пил так, что у него началась белая горячка, и однажды он допился до такой степени, что не мог выйти из комнаты, то есть не мог найти дверь, он разделся догола, он просто хотел выйти в туалет пописать, но не мог найти дверь в комнате, он весь обоссался и облевался, а потом встал на колени перед батареей парового отопления, обнял ее и залился горючими слезами. Когда Тамара вошла в комнату, она увидела, что он просит батарею:
