, то есть полудухи. Все есть — и мышление, и чувства, но все наполовину. Так вот, когда я говорю о таком стиле, я пытаюсь дать вам почувствовать основной стержень этого стиля. А именно; смотреть на мир, на события в нем так, чтобы видеть вещи не как какие-то самодостаточные детали (то, что Пруст называет деталями), а видеть — то, что видишь, как элемент фигуры или закона. Элемент, требующий телескопа. Я не случайно приводил вам пример с моим сокурсником: он не видел нищего мальчика, ну, это мелкий факт, который все мы видим, — проблема в том, чтобы увидеть за этим фактом существенный закон. Не просто случайность — воспринял — не воспринял, таких бывает тысячи случаев, миллионы… мы не видим, что за этими деталями, мелочами стоит что-то и сама деталь является не самодостаточной, не самостоятельной вещью — выражением лица, цветом неба, а является элементом чего-то. И вот видеть другое сквозь деталь и есть то, что Пруст называл телескопом. Не в микроскоп разглядывать, как обычно приписывают Прусту, а телескопом подносить себе то, что есть на самом деле — большое. Но просто из-за нашего душевного удаления, — потому что есть, кроме физических расстояний, и в этом состоит глубокое ощущение Пруста, расстояния душевные, и эти расстояния настолько важны, что, говорит Пруст, можно обнимать возлюбленную и при этом быть от нее так же далеко, как если бы она была на Сириусе, на самой дальней звезде
[39]. И вещи выступают перед нами не на физических расстояниях, а на душевных, или духовных. И — на больших расстояниях — то, что нам кажется мелким, на самом деле может быть целой звездой. Констелляцией, или фигурой. То есть эти детали есть элементы фигур, а фигуры могут быть громадными; и я потом попытаюсь вам показать, что эти фигуры вообще занимают совершенно другие пространства и другие времена, не совпадающие с пространством и временем нашей индивидуальной жизни и значительно их превосходящие (а наша индивидуальная жизнь движется по линиям судьбы, как раз по таким линиям, которые есть линии этих пространств и времен). И я буду впредь называть их конфигуративными пространствами, или пространствами фигур. И поэтому одновременно, когда я говорю «фигура», это — и образ, часть речи, чтобы просто прояснить смысл, но, с другой стороны, это имеет какое-то содержательное для меня значение как термин или, как выражаются профессионалы, как понятие. Но пусть вас слово «понятие» не пугает, ничего в этом страшного нет. Хотя мы занимаемся мышлением, но я должен вам напомнить, что люди, опытные в мышлении, — например, Гете, которого я хочу процитировать, говорил, что все мышление не может помочь мышлению
