— Я запираю там Амвросия Платоныча, — повторила тетушка.
Во дворике нашем уже пожелтели плоды миндаля и бледно-синим дымком просвечивали гроздья винограда: пахло огурцами, горячей пылью и предыюльской помидорной ботвой.
Рапана лежала на своем месте. Я отнес ее в сарай и положил на полку рядом со старыми горшками для цветов.
Ночевал я в доме. Весь вечер тетушка испуганно проверяла мою память: я бубнил ей главы "Песни о Гайавате" в бунинском переводе и прочитал кое-кого из "проклятых поэтов" на французском.
Спать дома было хорошо, лишь немного беспокоило приятное ожидание завтрашнего дня.
Но утро началось с трагедии.
— Выпусти Амвросия Платоныча! — крикнула мне тетушка, когда я вышел во двор: она набрала миску огурцов и ходила вдоль помидорных кустов, выискивая поспевающие помидорины.
Амвросий Платоныч нетерпеливо и требовательно кричал в сарае, заслышав проснувшуюся жизнь во дворе. Я открыл дверь сарая.
— Иезус-Мария! — воскликнула Изабелла Станиславовна и перекрестилась по-католически: слева направо. Этого ей показалось мало, и она проговорила: — Господи Иисусе, спаси и помилуй, — и перекрестилась по-православному справа налево. Такое тетушкино кощунство меня рассмешило, но было не до смеха.
Амвросий Платоныч вышел из сарая на задних лапах, поглядел на меня мутными от злобы глазами и стал вырывать из воздуха невидимую колбасу, будто боксировал с таинственным противником. Вдобавок он неистово орал.
Так и шел он по двору на задних лапах, орал и колотил кого-то.
За ним из сарая выбрели несколько крыс. У одной кончик хвоста был белый — может, седой, а может, где-то вляпалась в белила. Крысы тихо пошли за Амвросием Платонычем рядком, будто боясь упасть и поддерживая друг друга. За ними плелись вразброд пять-шесть худых малолеток.
Изабелла Станиславовна заплакала, закусив тонкие пальцы. Потом она схватила помидорину и неумело швырнула в крыс: те и ухом не повели. Они дошли до времянки, седохвостая ткнулась было в дверь, поднялась на задние лапы, понюхала, пошевелила усами, и все пошли дальше, пока не свернули под забор Белякиных. Последний крысенок, кажется, даже обиженно оглянулся на нас. Я не решился добивать раненых.
Карликовые курочки лежали на досках, раскрыв клювы, а петушок даже закатил глаза, и те подернулись у него мутной предсмертной пленкой.
Изабелла Станиславовна заголосила.
— Воды! — я стал выносить пострадавших в огород к водопроводному крану.
Карликов удалось спасти. Амвросий Платоныч неделю не появлялся. Рапану я завернул в старую фуфайку, засунул в паутинный угол за кучу кирпича и придвинул туда еще бочонок со старым цементом.
