Петька шагнул вперед и вместо дзюдоистской подсечки хряпнул Гриню кулаком в глаз. Гриня отскочил, засмеялся и сказал:
— Вот теперь точно не возьмут на работу, скажут, еще и баклан.
— Кто, кто? — спросил Петька и снова шагнул.
— Баклан. Хулиган, значит, — миролюбиво пояснил Гриня и предупредил: — Только не подходи: я ударом березу переламываю. Честное слово, на спор перебивал. Вот такую, — он показал какую. Петька остановился.
— Мы с Марком на днях первый курс ГПТУ окончили, на матросов-рулевых учимся. А сейчас на рапанах зарабатываем. Клад, это мы так, в свободное время. У нас дорога — открытый океан, не твои вонючие душевые. Пошли, Апостол.
Такая была у меня кличка: Апостол. Это все из-за тетушки.
У Петьки всю жизнь неважно было с русским, историей и английским, я терпеть не мог всякие математические закорючки, и как парни взрослые мы прекрасно понимали, что люди мы никудышные и нам одна дорога — в открытый океан. После восьмилетки пошли в ГПТУ.
— После восьмилетки у всех впереди — открытый океан, — усмехнулся Гриня нам вслед. — А к двадцати двум, глядишь, и вонючей душевой рады.
Мы остановились. Ну никак не могли мы уйти, что-то нам мешало. Петька тоже тоскливо смотрел на меня и ежился.
— Ладно, — сказал вдруг он. — Айда, дам я тебе батюшкины брюки. Старенькие, правда, но как раз по тебе. Да и рубашонку подыщу. На первых порах у Апостола во времянке поночуешь. У него тетка — действительно святая. Но ежели что, — он посмотрел на меня, я кивнул. — Ежели что… Я тебе не зря брючата папашины дарю. Он у меня однажды на мясокомбинате за бутылку водки быка кулаком в лоб убил: весь город знает. Он хоть и запойный, а… — но что "а", Петька не договорил: была у него такая странная манера — недоговаривать вроде бы и так все понятно, очень его учителя за это не любили. — Идешь?
— Я быка не убивал, но и единой спички ни у кого не украл, — сказал Гриня, и мы пошли.
У тетушки моей Изабеллы Станиславовны в свое время все было надломлено: нога, позвоночник, затылочная кость черепной коробки, психика и, конечно, судьба.
Отца ее, моего деда, расстреляли не то в ежовщину, не то попозже — не знаю точно за что: кажется, "за преступную связь с Тухачевским". Изабелла Станиславовна уверяла меня, что выражение "ежовы рукавицы" происходит от фамилии Ежов. Я ей уж и Даля под нос совал — не помогает. Матушка моя была помладше, та легче оправилась. Даже музыкалку потом окончила. А тетушка уже в балетной студии училась, и со студией пришлось расстаться. Но тут встретила она хорошего человека, Бориса Львовича, портного, и не просто портного, а мастера, хоть тот и был почти глухой, и он увез тетушку из Москвы в Крым.
