— Так о чём вы хотели поговорить?
Белых отхлебнул кофе и ответил:
— О тебе, разумеется. Как самочувствие?
— Живой.
— Значит дело совсем плохо, — Игорь Олегович снова отпил кофе и продолжил. — Ты сказал, что уволился. Я правильно понимаю, что ты больше не хочешь у нас работать?
Я кивнул.
— Отлично. С чем это связано? Ты нашёл другую работу?
— Нет, я просто не хочу больше работать в Конторе.
Игорь Олегович ещё отпил из чашки и поёрзал немного на табурете, устраиваясь поудобнее.
— Вот что, давай по честному. Я приехал к тебе по одной простой причине — ты мой лучший сотрудник. Ты один можешь обрабатывать семь, а то десять клиентов одновременно. Ты сам знаешь, что это значит. Тем более при нашей вечной нехватке людей.
— Знаю, — буркнул я.
— Поэтому я не могу позволить себе потерять тебя. Соответственно, я хочу, чтобы ты остался.
— Нет. Я — не хочу.
Игорь Олегович глотнул кофе, аккуратно поставил чашку на стол и спросил:
— С чем это связано?
— Я обязан отвечать?
— Отнюдь. Мы же не в армии, всё-таки. Я так поинтересовался, — внезапно он наклонился и заглянул мне в глаза. — На случай, если ты хочешь мне что-то сказать.
Никогда ещё я не видел у шефа таких глаз. Они были похожи на пустыню — злую, пронзённую насквозь беспощадным солнцем. Но в тоже время где-то в глубине угадывался оазис. Где-то. В глубине.
Я сглотнул и отвёл взгляд. Ладони вспотели — меня неудержимо тянуло туда — в глубину, к оазису.
Игорь Олегович наклонился ещё немного и тихо, но очень весомо сказал:
— Говори. Я знаю, тебе есть, что мне сказать.
Я попытался отвести взгляд, но глаза шефа не отпускали:
— Говори, — повторил он. — Говори!
Неожиданно я осознал, что внутри меня бурлит и вскипает целое море слов и эмоций, которое сдерживает только хлипкая дамба страха непонимания.
Я сжался, пытаясь удержать это море в себе, но глаза шефа тянул в глубину. В оазис. И дамба рухнула.
— Игорь Олегович, я больше не могу! Одно и тоже каждый день — грязь, кровь, слёзы. А зачем, зачем это всё? Кому, чёрт возьми, это помогает? Что им станется от моей жалости, что они с ней делать будут? Умершие не воскреснут, заболевшие не поправятся, беда не уйдёт. Это бессмысленно, понимаете?! Это абсолютно бесполезно. Им же, бедолагам этим, нужна реальная помощь. Лекарства там, деньги, я даже не знаю что ещё. Но не жалость! Что они с ней могут сделать? На полочку поставить? Любоваться по вечерам и стирать пыль? Что проку от нашей работы, если у человека ничего не меняется?! Я несколько дней назад мальчишке помог — он упал на остановке и расквасил нос. Вот как есть — помог. Без кристалла этого дурацкого, без компьютера. Подошёл, блин, и помог. Делом! Простым осязаемым делом. Вот чем мы должны заниматься, понимаете? Оказывать реальную помощь. Конкретную. А от соплей наших меня уже блевать тянет.
