— В Скорой помощи на Будапештской. — Следак растерялся.
Седому удалось ввести его в удобное для себя состояние. Следаку казалось, что он стал мягким и податливым и Седой сможет слепить из него все, что захочет. Ему ужасно хотелось стукнуть кулаком по своей будто онемевшей голове, переставшей подчиняться какой-либо логике, но руки висели в крепко связанных за спиной рукавах.
— Давай попробуем вместе во всем разобраться, — сказал Седой.
— Давай, — тихо сдался Следак.
— Что случилось дальше? Ты добрался до могилы Веры?
— Я провалялся в больничке несколько месяцев. Точно не помню. Мне тогда казалось, что прошла вечность. Оплатил лечение. Обезболивающего для меня не жалели. Вот только душу не обезболить. Как только смог передвигаться на костылях — выписался. Одежду, документы мне в больнице вернули. Пистолет мой, конечно же, в милицию сдали. Не полагался мне теперь ствол. В наркоконтроле меня тихой сапой списали на пенсию по здоровью. Спасибо, хоть не по статье. Позвонили, чтобы документы заехал забрать. Инвалидность советовали оформить. Заботливые такие. Я взял такси, доехал до банкомата, снял все деньги. Домой не поехал. Я же в Вериной квартире жил. Как я мог туда вернуться, там все о ней напоминало. Да и зачем мне домой. У меня одна мысль крутилась — попрощаться и уйти. Про встречу на том свете не думал, к тому времени ни во что уже не верил. В Ад так в Ад. Вряд ли там будет хуже, чем у меня на душе. Таксист, почти мальчишка — лет двадцати, а выглядел как школьник, — отвез меня на дачу под Выборг. У меня там карабин прикопан был. Потом на кладбище. Март месяц, все в снегу. Дал таксисту денег, чтобы он могилку нашел и довел до нее. Парень в тот день на мне денег заработал, как за год. Хорошо, что кладбище маленькое. Будний день, пустое абсолютно кладбище. Сосны стоят в снегу. Небо синее-синее, как глаза у моей Верочки, как будто она на меня сверху смотрит. Я на могилку упал, реву. Таксеру говорю — иди, парень, в машину, одному мне надо побыть. А он как почуял что-то неладное. Стоит, не уходит. Дал ему денег. Иди, говорю, скоро приду. Махнул он рукой, будто хотел сказать что, да передумал и ушел в машину. Я на колени в снег бухнулся, из-за пазухи карабин достал, к горлу приставил и выстрелил. Грохот, огонь, снег с сосен попадал, воронье закружилось, закаркало, а боли никакой не чувствую. Карабин в сторону отлетел, свет померк, а я стою на коленях — не падаю и не умираю. Чувствую на плече руку, тяжелая такая рука, жесткая, и голос слышу в ухе:
