Немец удивился прыти «земляка» и призадумался. На прямой конфликт Клюк не шел, все так же заискивающе заглядывал в глаза, но чувствовалось, что внутренне он всегда готов к броску, как королевская кобра. Стучать Немец не привык, про наркоподвиги товарища Клюка рассказывать офицерам не стал, ждал удобного момента, чтобы выяснить отношения. И дождался. Ольгерта отправили с прапором в Ленинград, отвезти бойца в «Скворечник» и заодно навестить в ожоговом центре плавающего в ванне с физиологическим раствором танкиста, обгоревшего на последних учениях. Про танкиста все знали, что он уже не жилец. Парня было жалко до слез. Он был в полном сознании, расспросил Немца о делах в полку и попросил написать письмо своей девушке. Даже прапорщик Караташ до того растрогался, что вместо возвращения в часть потащил Немца сначала в кабак пить водку, а потом в общагу к знакомым бабам из пединститута.
Когда на следующее утро Немец ступил на родную землю полкового медпункта, его тут же приняли под белы рученьки и препроводили в свободную палату под арест. Клюк через новенького санинструктора стукнул начмеду, что Немец торгует циклодолом и хранит сильные препараты у себя под матрасом. Правда, от кого он их там прячет, Клюк говорить не стал.
Оправдываться не было смысла. Михель сделал первый ход и выиграл, любые объяснения были бы признанием своей вины. Хорошо хоть, все таблетки оказались на месте, и за каждую ампулу под матрасом Немец мог отчитаться, иначе светил бы ему дисбат. А так он отделался испугом. Слишком много семейных тайн полкового начальства знал Немец. На следующий день арест с него сняли, и он вернулся к своим обычным обязанностям, но с подмоченной репутацией. Немец понял, что Клюк и не ставил целью отправить его в дисбат. Михель просто хотел показать ему, кто в доме хозяин. Мол, сиди и не рыпайся, жди, когда пригодишься фюреру. А Клюк, к этому времени отрастивший челку и сверкающий из-под нее красным глазом, все больше походил на бесноватого Адольфа. Политика Михеля состояла в том, что сильных он пытался купить, слабых запугать, а с равными дружить. Вот только Немец никак не желал вписываться в эту схему.
Ночью того дня, когда с Немца сняли арест, Клюк провел показательную экзекуцию санинструктора, которого сам же и просил накануне настучать на отца-командира. Молодой санинструктор, так ничего еще в службе и не понявший, молча получал зуботычины и давился кровью, а Немец, для которого этот спектакль и был разыгран, морщился снаружи и ежился в душе. Он столкнулся со Злом, рецептов борьбы с которым у него пока не было. Засыпая, Немец всерьез подумывал, а не залить ли спящему Клюку в ухо ртуть из градусника, пока врагу в голову не пришла аналогичная идея, и долго не мог уснуть, с трудом прогоняя подлые мысли. Клюк меж тем бродил по медпункту, как злобный Буратино, гонял по ночам за маком и, пользуясь временной растерянностью основного врага, беспрепятственно варил чернушку и ширялся с друзьями.
