Говорят, что дом всегда похож на своего хозяина, только вряд ли так можно было бы сказать о Сухареве и его доме. Даже самого святого для мужчины – гаража – у Ника не было. То есть изначально он планировался, но Сухареву пришлось принести это помещение в жертву идолу тепла – газовому котлу. Ник опасался ставить котел на первом этаже или в подвале. Как я уже знала – его опасения не были безосновательны: дом его тещи сгорел несколько лет назад, и тот пожар был как-то связан со смертью первой жены Сухарева – Оксаны.
В собственном доме Сухарев только ночевал и иногда проводил несколько часов перед телевизором, потягивая коньяк и беспрерывно дымя сигаретами. Ну и нетрудно догадаться, что настоящим домом для Сухарева был его «Джаз».
Примерно до октября 2003 года я чувствовала себя в этом доме почти счастливой. Много что мне мешало и портило нервы – об этом после, а в целом было хорошо. Я занималась Митькой, его уроками, его кружками, секциями и дополнительными занятиями. Каждые выходные мы ходили на роллердром, в тир, в кафе – словом, были почти неразлучны.
Отдавая девяносто процентов своего времени пасынку, с его отцом я встречалась не так уж часто. Он уходил утром очень рано, а возвращался довольно поздно. Чаще всего мы виделись в «Джазе», куда я привозила Митьку обедать. Разговаривали мы в основном о Митьке.
Несколько раз за лето 2003 года Ник брал меня с собой на вечернюю шоу-программу, которая проходила на открытой площадке в «Джазе».
Однажды в середине августа в «Джаз» приехал известный саксофонист Кирилл Мирингоф. Его сопровождал собственный оркестр, но в конце концерта Кирилл решил сыграть свою версию «Когда святые маршируют» и пригласил за рояль Сухарева. Ник не стал ломаться, а быстро пересек зал, поднялся на сцену, кивнул пианисту, уступившему ему место за инструментом, и на пару с Мирингофом отжег на все сто. Потом встал, жестом поблагодарил саксофониста и спрыгнул с сияющей огнями сцены в темноту зала.
Люди за двадцатью столиками в зале визжали от восторга. Они требовали возвращения Сухарева на сцену, но он уже сидел рядом со мной. Осветитель направил на нас прожектор. Я смутилась, а Ник вежливо улыбнулся, помахал рукой и скрестил запястья, обозначая стопроцентный отказ играть снова. Мирингоф продолжил концерт, а я навсегда запомнила, как Сухарев выглядит за роялем.
Иногда я чувствовала себя так, будто мы настоящая семья, но это была лишь иллюзия. Митька радовался, когда мы собирались вместе, болтал всякую чушь, громко смеялся. Слыша Митькин смех, Ник сиял. Как бывшая учительница, я знала, что отцовские чувства делают симпатичным даже самого отвратительного болвана, а Ник, по жизни вовсе не болван, в роли отца был удивительно хорош. От обычного высокомерия не оставалось и следа, он комично напевал Митьке отрывки из итальянских арий, вставляя собственные слова.
