Гнев снова охватил Раладана. Он позвал к себе десятника, командовавшего стражей на паруснике.
— Перо, чернила… в общем, письменные приборы, — приказал он. — И кого-нибудь, кто умеет писать.
— Так точно, господин! — ответил десятник, который прекрасно знал Раладана, поскольку всем солдатам, в отличие от обычных прохожих с улиц Ахелии, доводилось видеть князя вблизи, хотя бы во время несения службы в крепости.
С трудом пробравшись в люк, Раладан спустился под палубу — под которой, как он помнил, было множество раненых. В носовом кубрике воняло как в мясной лавке — обычный запах лазарета после боя. С потолка свисало несколько фонарей. Вид был ничем не лучше запаха, а от стонов и хрипов могли разболеться уши. Несмотря на жесткое сердце, старый пират умел сочувствовать несчастной моряцкой доле. Но не в этот раз.
— Дворец всегда платил за ваши забавы, возмещая понесенный ущерб, и вы могли делать все, чего ваша душа пожелает, — сказал он. — Кроме одного — стрельбы из орудий по своим. Это были ваш город, ваш порт и ваше убежище. Были, но больше не будут. Здесь действуют определенные законы, и они касаются всех. Вечером вас повесят.
Стоны стали громче, раздались вопли и крики о пощаде. Несмотря на боль и потерю крови, матросы все же узнали своего правителя — и объявленный им приговор поверг всех в ужас. Раладан вообще не умел шутить и никогда не бросал слов на ветер. Если бы пришел кто-то другой и начал пугать их виселицей, он услышал бы в ответ лишь ругательства, издевательства и угрозы.
Оставив скулящих матросов, Раладан вернулся на палубу и нашел десятника, которого сопровождал какой-то урядник из портовой комендатуры.
— Пиши, — велел он. — «Всех членов команды „Гнилого трупа“ незамедлительно казнить на главной рыночной площади города». Дай сюда, подпишу. А ты отправь это коменданту Ахагадену. И вели передать, что я хочу еще до вечера видеть перед ратушей сто виселиц. Естественно, с соответствующим грузом.
Возившиеся с остатками такелажа люди прервали работу — казалось, будто сам корпус разбитого корабля завывает, умоляя о снисхождении.
Глухой и бесчувственный Раладан вернулся во дворец. Чаша терпения переполнилась; его даже не волновало, как отнесется к его решению Ридарета.
А княжна тем временем уже немного опомнилась. По комнате металась перепуганная невольница, которая сперва помогала госпоже умыться и прийти в себя, а теперь пыталась навести хоть какой-то порядок. Звенели осколки разбитых зеркал, падавшие в деревянное ведро.
