– А ты… – он замялся. – Ты не хочешь знать, как ты… как с тобой это произошло?..
– Какая разница? – скривилась Оля. – Возможно, попала под машину. Или утонула. Или наелась ядовитых грибов…
Гордон Борисович судорожно дернул щекой, словно сгоняя невидимого комара. Потом достал из внутреннего кармана плоский пульт со множеством кнопок.
В глаза Оле бросилась большая красная кнопка с надписью "POWER OFF".
Однако Гордон Борисович почему-то не спешил нажимать ее.
– Нет, Оля, – сказал печально он. – На самом деле ты покончила с собой.
– Не может быть! – потрясенно прошептала Оля.
– Почему же? – усмехнулся Гордон Борисович. – Три года подряд ты сидела на игле, и тебя периодически ломало до потери сознания. Мама пыталась вылечить тебя от этой заразы, но безуспешно. Однажды она сказала, что у нее нет денег даже на пол-дозы дряни для тебя. Тогда ты наглоталась снотворного и открыла на кухне кран газовой плиты…
Словно в поисках поддержки, Оля бросила взгляд на мать. Но мама уже не могла ни подтвердить, ни опровергнуть те чудовищные утверждения, которые только что слетели с губ Гордона Борисовича. Застывшие, заострившиеся черты ее лица успели приобрести синевато-пепельный оттенок.
– Выключите меня, Гордон Борисович! – попросила Оля, не сводя взгляда с матери. – Пожалуйста!.. И никогда больше не включайте меня!.. Слышите? Никогда!..
– Прощай, Оля, – сказал он. – Жаль, что так вышло… Ты ведь была нашим лучшим результатом – почти стопроцентная достоверность…
И вдруг Оля поняла, что она забыла сделать.
– Подождите! – крикнула она так, что все присутствующие вздрогнули от неожиданности. – Всего пару секунд!..
Она присела рядом с телом матери и попыталась погладить сведенную предсмертной судорогой щеку.
– Прости меня, мамочка! – сказала она. – Я не знала правды, но я все равно виновата перед тобой… Дело ведь вовсе не в том, что я считала себя живой, а тебя – пучком электронов. Просто я всегда относилась к тебе так, будто не ты меня создала, а я – тебя… А теперь поняла: неважно, кто мы – люди или их копии. Главное – чтобы мы жили друг для друга, а не использовали других в своих шкурных целях…
– Извините, Гордон Борисович, – в наступившей тишине сказал Болсунов, – но нам пора…
Оля отвернулась к окну, за которым сгущались зимние сумерки и вкусно хрустел снег под ногами прохожих.
– Я готова, – сообщила она. – Вырубайте питание, Гордон Борисович!
– Нет! – послышался вдруг чей-то слабый, едва слышный голос.
