Она кивнула мне и улыбнулась. Тревога все еще не покидала ее.
— Дома у меня остался дед, который благословил бы тот день, когда увидел бы тебя, — сказал я. — Он всегда говорил, что самый большой подарок, который может преподнести Всевышний мужчине, — это женщина, умеющая молчать.
Изречение понравилось Виктории, о чем свидетельствовала радостная улыбка, появившаяся на ее лице. Возможно, само упоминание о моем деде немного развеселило ее. Наступил момент, когда я мог рассказать ей о себе. Итак, я начал рассказ, мой самый длинный монолог, который, если угодно, можно было назвать исповедью малыша Эммета Кифа.
История моей жизни изобиловала разными событиями, которые я старался не пропустить. Я рассказал ей буквально обо всем. О великом Майкле Коллинзе, о людях, преднамеренно и случайно убитых мною, включая и моего брата. Теперь она знала обо мне все, за исключением дела, на которое нас послал Бонилла, а также того, что я знал о Ван Хорне и Яноше.
Но я поведал Виктории и об этом, так как не до конца верил в успех планов Ван Хорна. Да, я считал, что наша операция сорвется, но почему я так думал, объяснить не мог.
Я лежал, положив голову ей на колени, и, глядя в бездонную синеву безоблачного неба, наслаждался тишиной. Виктория нежно водила своими маленькими пальчиками по моему лбу, отчего я забылся в сладком сне. Уверен, делала она это специально, чтобы украдкой оставить меня одного спящим. Но при первом же ударе церковного колокола я проснулся. Ван Хорн обещал зазвонить за полчаса до начала службы.
Она не сделала попытки остановить меня. Я даже не поцеловал Викторию на прощание, настолько был взволнован. Бросив на нее долгий взгляд, я развернулся и зашагал меж деревьев, готовый еще раз встретиться с судьбой, только в этот день — у порога церкви.
* * *
Я застал Яноша на веранде рядом с гостиницей. Заметив меня, он встрепенулся и громко, так, чтобы Морено, сидевший с озабоченным видом на тростниковом стуле, мог его услышать, предложил мне прогуляться по поселку.
— Он чем-то обеспокоен, — сказал я.
— У жены, как я понял, начались предродовые схватки. Хотя сейчас и не поймешь, что его больше тревожит, она или Ван Хорн.
Янош с выражением блаженства на лице выпустил изо рта облако сигарного дыма.
— Какой сегодня прекрасный день. В такой день даже хочется жить, — произнес он.
Я никогда не мог догадаться, когда он шутит, а когда говорит серьезно. Где его беззаботность была показной, а где реальной — понять было невозможно. Вероятнее всего, такие удивительные, как Янош, привыкшие жить одним днем люди, не очень-то любили заглядывать в будущее и задумываться над грозящими неприятностями.
