— Я хочу выбраться отсюда, вот чего! Это место уже просто достало. У меня не осталось даже капли выпивки — эта здоровенная костоправша, которая следит за нами, умудрилась лишить меня последней фляжки с пойлом не далее как сегодня утром. Здесь я лишен шлюх. И здесь нет моего батальона! — Шульце, бывший докер из Гамбурга, грустно вздохнул: — Батальон бросил нас, Матц. Бросил нас на милость этих проклятых костоправов, жрущих в тылу бананы; и каждый из них — отъявленное дерьмо, если ты желаешь знать мое мнение. Бросил меня с двумя бесполезными культяпками вместо рук, и тебя — с одной раненой ногой, которой, впрочем, уже нет, и со второй, которую эти горе-медики, похоже, отрежут в любой день, когда им только взбредет в голову. — Шульце зашелся в приступе болезненного кашля и отхаркнулся в огромную медную плевательницу, стоявшую в середине палаты.
Клара, огромная безобразная медсестра из Красного Креста, которая в этот момент обмывала нижнюю часть туловища Однояйцего, гневно посмотрела на Шульце:
— Я запрещаю вам делать это в моем присутствии, шарфюрер. — Ее тон был крайне суровым. — И следите, пожалуйста, за своим языком — не то мне придется пожаловаться главному врачу на ваше поведение.
Она негодующе фыркнула и вернулась к прерванному ей занятию. Однояйцый прикрыл глаза. По его лицу было видно, что он блаженствует.
— Вот, Матц, ты видишь, что происходит с женщинами, которые отличаются безобразной внешностью, — не пожелал остаться в долгу Шульце. — Ведь если подобная беда с внешностью постигла, например, мужчину, то он все равно может пойти на Кудамм[4] и просто купить себе любую цыпочку из тех, что стоят там в ожидании клиентов. Но если безобразием отличается женщина, что она может сделать? Она-то ведь не может пойти и купить себе кого-то. — Он пожал плечами и не смог удержаться от гримасы боли. — Все, что ей остается — это доводить себя до сумасшествия собственным пальцем.
Сестра Клара, по-прежнему обмывавшая Однояйцего, побагровела. Шульце с интересом наблюдал за тем, как густой румянец покрыл все ее лицо и начал распространяться вниз по морщинистой шее.
— А ведь во Франции существуют специальные заведения для такого рода женщин, — протянул Матц, включаясь в игру.
— Что?
— Специальные дома, куда могут прийти безобразные женщины, если им приспичит потрахаться.
На широком лице Шульце было написано выражение поддельного негодования:
— Какая низость! Ты только посмотри, что выдумали эти презренные лягушатники. Какое грязное извращение! Нет, только они могли это изобрести. Неудивительно, что наш фюрер в своей бесконечной мудрости решил оказать им услугу, оккупировав их погрязшую в разврате страну два года назад — только чтобы научить их хотя бы толике обычной немецкой порядочности. Ты только представь себе, Матц, что это значит, когда тебя заставляют засовывать ту небольшую штучку, которая болтается у тебя между ног, засовывать ее в это… даже за деньги! — Он мелодраматически закатил глаза к потолку.
