Понимая, что Леночка никаким образом его не выдаст, поскольку он запросто может перевести стрелки на нее и сказать, что она к нему заявилась лечить Туську вообще без трусов, Павловский без тени смущения пришел к Задорожным. Витьке он очень доходчиво объяснил, что Дина влюбилась в какого-то неизвестного хмыря и его, законного мужа, бросила, прихватив с собой любимую дочку Наташку. Леночка при этом не смогла сдержать жалкого аха, но Витька, разумеется, не догадался, к чему этот ее «ах» относится. Решил, что жена жалеет брошенного Сашку. И брошенный Сашка продолжал ходить в гости к Задорожным и чуть ли не столоваться у них. И каждый раз, когда Витька отворачивался, он, проверяя дуру Леночку «на вшивость», неизменно щипал ее за тощий задок. И Леночка так же неизменно помалкивала.
Потом Павловскому предложили поехать на Север на заработки, и он, свободный от семьи, недолго думая, согласился. Когда вернулся в родной город с приличной суммой денег, прямо с вокзала направился к Витьке – самому верному дружбану, чтобы, значит, отметить возвращение. У Задорожных он застал разоренный дом. Леночку недавно похоронили. Нельзя сказать, что Павловский очень расстроился. Раз Леночки нет, значит, она уже никогда не расскажет о позорном инциденте в его с Диной квартире. И не потому позорном, что Динка застукала, а потому что ничего с Леночкой не получилось. Павловский любил доводить такие дела до логического конца, а тут получился полный облом: ни Леночки, ни Динки на ночь.
Уже в тот свой приезд он заметил, как хороша двенадцатилетняя Витькина дочка, Машенька. Нет, никаких преступных мыслей в его голову тогда не закралось. Он просто сказал себе, что из Машульки вырастет прелестная женщина. Прелестных женщин и без Маши Задорожной ему всегда хватало. После разрыва с Диной он сразу понял, что вряд ли женится еще раз. Ну… разве что в глубокой старости, чтобы, как говорится, было кому стакан воды подать. По прелестям семейной жизни Павловский не скучал. Он вообще оказался не домашним человеком. Ему неинтересно было обустраивать квартиру, покупать дорогую бытовую технику. Он считал себя человеком-птицей, человеком-ветром. Его дом был там, где он в данный момент оказывался. Если в гостинице, то сладко спал даже под звериный храп соседа по номеру. Если у любовницы, то чувствовал там себя совершенно вольготно и свободно. Это, правда, сбивало любовниц с толку. Им казалось: раз Саша так комфортно расположился в «гнезде», значит, покидать не собирается и будет помогать вить его дальше. Саша гнезда не вил, но никогда не жалел денег на женщину, которая ему нравилась. Конечно, строго до тех пор, пока нравилась. У некоторых ненадоедливых бабешек Александр Григорьевич, случалось, живал и по году, и больше. Чтобы можно было с ними приходить иногда к Витьке Задорожному, который так и остался единственным его настоящим другом, Павловский называл этих баб женами. Те млели, искренне надеялись, что таковыми непременно станут в самом скором времени, и ублажали его еще усердней. Витька же оказывал им почет и уважение, как настоящим супругам друга. Иногда Задорожный, правда, задавал Саше банальные вопросы: не надоело ли ему жениться-разводиться, не пора ли остепениться. Павловский отшучивался избитой фразой: «Как только – так сразу…»
