Страховка, визитка. Я разорвала их на мелкие клочья, бросила в урну и стала ждать, что будет дальше. Вдруг пол автовокзала как-то странно поплыл мне навстречу.
— Похоже на сердечный приступ, — произнес надо мной чей-то голос.
Затем человек в белом приложил какой-то предмет к моей груди. Потом я оказалась в машине скорой помощи, которая каким-то образом превратилась в больничную палату. Я продиралась сквозь густой туман и говорила, говорила. Склонившаяся надо мной сестра позвала кого-то, и надо мной навис плотный круг голов. Они слушали, задавали вопросы и снова слушали. Бережно поддерживая под руки, меня спустили на лифте вниз и усадили в странного вида автомобиль. Позади меня устроился полицейский. Мы подъехали к какому-то зданию, и полицейский проводил меня внутрь. Здесь мной занялась женщина и провела меня в небольшой кабинет. Вскоре я узнала, что оказалась в психиатрической больнице.
Туман рассеялся, и в голове появилась обостренная ясность. Черт бы побрал этого Проныру. Как быстренько он пристроил меня туда, откуда нет выхода.
Я старалась как можно вразумительнее отвечать на вопросы женщины, хотя мне было довольно трудно сосредоточиться. Сказывались длительная бессонница и голодание. Кто Президент Соединенных Штатов? Не смогла вспомнить. Какой сейчас год? Тысяча девятьсот какой-то. Где я живу? Голос Проныры подсказал:
— В Лос-Анджелесе.
— В Лос-Анджелесе, — повторила я.
Я твердо знала, что живу вовсе не в Лос-Анджелесе, но где же? Появилась санитарка, забрала мою одежду, выдала байковый халат и пару шлепанцев и отвела в палату. Казалось, мои глаза работали независимо от разума, быстро оценивая обстановку: количество кроватей в палате, число больных, число и внешний вид обслуживающего персонала, расположение окон. Не умом, а глазами я осознала, что приблизившаяся ко мне медсестра держит в руках шприц.
— Не давайся, — прошипел Проныра. — Тебе угрожает страшная опасность.
Я стала возражать против укола. Медсестра посмотрела на меня ничего не выражающими глазами и вышла из палаты. Через минуту она возвратилась с другой медсестрой, мускулистой бабищей.
Я снова запротестовала. Глаза бабищи полыхнули лютым огнем. Это была такая нескрываемая ненависть, что ее никак нельзя было спутать с раздражением или возмущением.
Тут заработал мой язык. Как и глаза, он, казалось, действовал совершенно самостоятельно. Я слушала свою мягкую, спокойную и разумную речь. По состоянию здоровья, сообщила я, мне не рекомендовано принимать успокоительное. Мой лечащий врач неоднократно напоминал мне об этом. Если это успокоительное, то у меня может быть аллергический шок. Поэтому лучше посоветоваться с врачом, прежде чем делать укол.
