Психика Сталина: Психоаналитическое исследование | страница 52

Школьники засмеялись, a Coco проворчал: — Ишак ты, что ли? Я бы самому богу не подставил спину — не то что надзирателю» (28, 42; ср.: 292, 78).

Только Coco из всей группы ребят был раздражен этой безобидной небольшой услугой надзирателю (который к тому же похвалил Cocо за удачный прыжок). Поэтому его злобное замечание было особенно неуместным. В нем лишь обнаружилась личная проблема. Молодому Сталину была отвратительна сама мысль о ребенке, оказавшемся под ногами мужчины, олицетворявшего собою власть, то есть такого, каким был для него грубый сапожник Виссарион Джугашвили. Но если бы он сам мог представить себя таким сапожником, то есть если бы ему удалось отождествить себя с жестоким отцом в прошлом, то он бы избавился от беспокойства. Поэтому Сталин бил ногами своего ребенка, вероятно, так же, как это проделывал с ним его отец. Он также бил ногами и растаптывал множество других людей как в прямом, так и в переносном смысле.

Снова и снова Сталин возвращался к отождествлению с агрессором. Этим агрессором не всегда был его отец, и даже не обязательно лицо, заменяющее отца.

Существует, например, этноцентризм Сталина (еще одна характеристика, которая с большой вероятностью будет присутствовать у «авторитарной личности» — 65). В раннем возрасте Сталин переменил национальность с грузинской на русскую. Позже он поддержал ленинский большевизм как «истинно русскую фракцию» среди марксистов. В различных контекстах он, бывало, говорил: «Мы, русские» (см., напр.: 16, 176, 240, 432). Как показывает Такер, во взрослом Сталине была сильна черта «русского красного патриотизма» (292, 378; ср.: 116, 240; 279, 98; 96, 3–4; 4; 5). Например, на приеме в честь командиров Красной Армии 24 мая 1945 года Сталин предложил тост «прежде всего за здоровье русского народа», за его поддержку Советскому правительству во время войны (49, II, 203). Такое восхваление было чрезвычайна обидным для миллионов нерусских советских граждан, которые защищали родину от гитлеровского нападения. На этом же приеме Сталин поблагодарил «русский народ» за сохранение веры в Советское правительство на начальной стадии войны, когда Красная Армия отступала. Очевидно, Сталин чувствовал, что он мог бы стать объектом агрессии со стороны «русского народа».

Насилие было важной составляющей стремления Сталина стать русским. Первоначально он учился русскому языку у писаря, который «постоянно держал в руках длинную, широкую линейку, и именно благодаря этому инструменту молодой Coco освоил первые русские слова…» (112, 60). В это время Сталину было девять лет (79, 260). Таким образом, первые шаги Сталина на пути становления русским были связаны с агрессором. Более того, если, живя в Грузии и будучи грузинским ребенком, Сталин относился к русским как к угнетателям грузин (и Такер иллюстрирует, что это действительно было так), то тогда изменение им национальности — Джугашвили становится Ивановичем, а затем и Сталиным — является отождествлением с агрессором. Его жестокая роль в советизации/русификации Грузии (которая привела Ленина в такое негодование) показывает, что сталинский отказ от грузинской национальности был мстительным актом. Как и еврейский антисемитизм (248), сталинский «грузинский антигрузинизм» был ярким примером отождествления с агрессором.