Специфический мстительный аспект агрессии Сталина был детерминирован потребностью восполнить психологическую травму, нанесенную тем самым агрессором, с которым он первоначально отождествлял себя, то есть с жестоким родителем. Совершая акт мести, Сталин «платил» Виссариону Джугашвили за побои, калечившие его фундаментальный нарциссизм так же, как и его тело. Но он вместе с этим отождествлял себя с тем же Виссарионом, он «был» Виссарионом, одновременно «отплачивая» ему. Если говорить более обобщенно, то, когда Сталин мстил кому-нибудь, он отождествлял не только этого кого-либо со своим авторитарным отцом (либо с оскорбляющими учителями в семинарии, где он учился, либо с царской охранкой, арестовавшей его и заключившей под стражу, либо с другими обладающими властью фигурами), но и себя со своим отцом (либо с обладающей властью фигурой). Психоаналитик Отто Фенихель говорит: «Месть — особый вид старого магического «освобождения» от фрустраций или унижений, основанный на отождествлении с агрессором» (127, 511–512, курсив мой. — Д. Р-Л.)5.
Так же, как и мстительность, пресловутая жажда власти Сталина связана с отождествлением с агрессором. Фенихель кратко излагает психоаналитическую точку зрения на феномен жажды власти, говоря следующее: «В общем можно утверждать, что те, кто страстно желают власти или престижа, являются бессознательно напуганными людьми, пытающимися преодолевать и отрицать свое беспокойство» (127, 479; ср.: 160, 162 и далее). Для Лассуэлла это беспокойство — неотъемлемая часть заниженной самооценки (186, 53). Особым беспокойством, преследовавшим Сталина на протяжении всей жизни, был страх быть битым. Не существовало более верного способа запугать сталинский образ его «Я», понизить его самооценку. Как показал Такер, в речи Сталина часто возникала метафора битья его врагов. Эту метафору в свою очередь можно связать с суровыми побоями, полученными им от своего отца. В результате подоплекой обращения с настоящими или потенциальными оппонентами (и даже вообще не оппонентами, превращенными в оппонентов его паранойей) было следующее: «Я побью (в итоге) любого, кто выказывает малейшее намерение побить меня *. Либо на еще более глубоком, более лично архаичном уровне: «С любым, кто обращался или вздумает обращаться со мной так, как обращался со мной отец, буду обращаться так, как это делал со мной отец. Я буду таким же жестоким, каким был мой отец».
Одним из результатов этого бессознательного отождествления с самым главным из агрессоров Сталина было удаление тех, кто мог стать препятствием на его пути к власти. Сталин жаждал власти не только потому, что власть повышает самооценку (в особенности в «более примитивных индивидах», управляемых потребностью собирать «нарциссические ресурсы» — 127, 479), но также потому, что отождествление с агрессором достигло бы своего завершения, как только Сталин стал бы обладателем тех же власти и контроля над коллегами, что имел над ним его отец (либо соотносимые в более поздний период с образом отца фигуры, подобные царской охранке и Ленину).
