Сказать, что политик действует на политической арене исходя из своих личных интересов, не значит утверждать, что это все, чем он занимается. Политик может приносить вполне реальную пользу обществу, даже совершая самый эгоистический поступок, такой как назначение друга на важный политический пост. Законодатель может применять объективные критерии, решая, как голосовать за предложенный закон. Что дает политическая власть (а политика без власти ничего не значит), так это возможность политику проявить личные интересы в политической сфере. Пе все политики и не всегда используют эту возможность. Политический спектр широк. Он содержит психологические типы от умеренного Цинцинната, который бросил заниматься политикой и вернулся к плугу после того, как был диктатором, до мегаломаника Сталина, который вряд ли мог представить себе, что можно бросить политику. Как сказала Светлана Аллилуева о своем отце, «политика отодвинула в нем все другие человеческие интересы на задний план — и так было всю жизнь» (10. 315).
Через полвека или близко к этому, после того как Лассуэлл впервые предложил свою теорию, она была подвергнута значительному теоретическому обсуждению и даже некоторой эмпирической проверке (см.: 245; 121, 58 и далее). Насколько я понимаю Лассуэлла, он не утверждает, что политики умственно больны, хотя иногда складывается обманчивое впечатление, что именно таков его довод.
Действительно, Лассуэлл, как отмечал Такер (291, 39), исключает возможность занятия высоких должностей в тоталитарном правительстве личностями, не испытывающими к этому страстного желания. Но в любом случае «категория психопатологии» (Такер) на самом деле не была наиболее важной частью в теоретическом вкладе Лассуэлла. Я склонен согласиться с Резерфордом, подтверждающим теорию Лассуэлла следующим образом: «Дисктинция типов личности политиков должна проходить не между умственной болезнью и здоровьем, а скорее между интернализацией и экстериоризацией как основами их поведения. Мир политики — плодотворная почва для экстериоризации беспокойства и интрапсихического конфликта и как таковой притягивает личности с потребностью нахождения объектов для проекции и замещения» (245, 402).
Такер утверждает, что Сталин на самом деле был умственно больной («патологическая личность» — 290, 160; «где-то на континууме психиатрических проявлений, означающих паранойю» — 289, 566). В период политики гласности Горбачева даже в Советском Союзе стало возможным выдвинуть предположение, что Сталин страдал умственным недугом («душевная болезнь» — 19). Но важно понять, что лассуэллианский (или общий психоаналитический) подход к объяснению поведения Сталина в действительности не требует решения вопроса о его умственном здоровье или болезни. Необходимо рассмотреть, как и в какой степени Сталин воплощал свои «личные» и «первичные» интересы на общественной арене. Даже применение таких клинических терминов, как «паранойя», «мегаломания», «садизм» etc., к Сталину не означает обязательно утверждения о его психопатологии. Фрейд и другие психоаналитики часто используют эти термины вне клинического контекста. Например, они могут быть применены при описании поведения ребенка во время игры или при анализе народных выражений. Психоанализ не эквивалентен психиатрии (ср.: 236, 11–13), как психобиография не эквивалентна патографии.
