Невольная улыбка растянула его губы, неожиданное радостное чувство нахлынуло на него волной. В такие дни думалось, что жить на свете стоит.
Вот он здесь и сейчас, высоко-высоко над городом Ангелов, в тиши и безопасности своего поместья стоимостью в двадцать миллионов долларов, и дом старикана Синатры примостился где-то внизу, и Плутарх может поплевывать на его крышу сверху, а рядом с Дэвидом на расстоянии протянутой руки сама бесподобная Каролин.
Он опустился на шезлонг возле нее. На фоне белоснежного махрового покрывала его смуглое, ладное тело, смазанное маслом для загара, выглядело, как только что отчеканенное, новенькое пенни, и так же оно и блестело. Плутарх с удовлетворением оглядел себя. Совсем неплохо для мужчины, которому за сорок. Поджарый, но не тощий, с гладкой кожей и рельефной, но не нагло выступающей мускулатурой, загорелый, но не до угольной черноты, как многие калифорнийские «солнцепоклонники».
Потом он перевел взгляд на Каролин, и невидимый оркестр сразу же зазвучал в его душе. Она была восхитительна в черном купальнике от Нормы Камали, с тонкой ленточкой, разделяющей выпуклые ягодицы, с очаровательной непосредственностью выставленные на обозрение. Он мог оценить их идеальную форму, подчеркнутую каймой купальника. Его возбуждал кроваво-красный цвет ее маникюра и губ, полураскрытых, чувственных, жадных.
Она лежала на животе, чуть повернув голову набок, в его сторону, и хотя глаза ее смотрели прямо на Дэвида, она как бы не видела его, углубленная в свои раздумья.
– Есть чем полюбоваться, не так ли? – попытался завязать беседу Дэвид, то ли подразумевая окружающий пейзаж, то ли желая сделать комплимент своей гостье. Вступая с ней в разговор, он почему-то каждый раз чувствовал себя так, будто заходит в ледяной горный поток, где дно может быть опасным.
Каролин не откликнулась на его неуверенное заигрывание, хотя некое подобие улыбки тронуло ее губы. Она придумала для себя линию поведения с ним и строго ее придерживалась. Она не отвечала, когда с ней заговаривали, она как бы впрыскивала инъекцию тревоги в любую, самую безмятежную ситуацию, она была абсолютно непредсказуема во всем, и только в этом заключалась ее предсказуемость.
Плутарх был достаточно проницателен, чтобы понять мотивы ее поступков. Она таким образом просто дразнит его, и, хотя ему не следовало бы на это реагировать, он каждый раз вскипал бешенством.
– Что заставляет тебя делать деньги? Их у тебя и так слишком много, – совсем невпопад, с сонно-ленивой интонацией спросила Каролин, заметив, как жадно ощупывают глаза мужчины ее тело, и зная, как болезненно он воспринимает ее равнодушие к его попыткам добиться физической близости.
