– «Вечность» все это купит… со временем… И ждать осталось недолго.
– «Вечность»? Наша организация? Зачем нам гостиничный бизнес? А что потом? Закусочные при бензоколонках?
– Заткнись, Канга. Ты дура!
Канга до крови закусила губу и согласилась, что она действительно дура. Каролин знает, что делает. Она хочет расправить крылья… полететь… и накрыть черными крылами глупый, заблудший Беверли-Хиллз.
Они недолго любовались видом ночного города, в мечтах уже покоренного ими. Скоростной лифт спустил их в холл, и мечтательное настроение у Каролин сменилось деловым. Она на ходу разрабатывала программу своих ближайших выступлений, в уме подсчитала затраты на аренду банкетного зала и надлежащие налоги с точностью до доллара и заявила:
– Мы выкрутимся, девочка, и «Сансет-отель» будет наш. Сами его постояльцы и посетители принесут нам денежки в клювике. Смотри, на нас все пялят глаза.
Она помахала рукой тем, кто толпился в вестибюле.
– Мы здесь еще не свои, малышка, но скоро все станет на свои места, и мы тут похозяйничаем.
– Черт побери! Что с твоей ногой? Не хватало еще тебе ковылять, как колченогой ведьме! – воскликнул Уинтроп Тауэр, когда переводил ее через улицу.
– Я попала в передрягу еще в детстве. Так уж прости, если ты сослепу связался с калекой, – отшутилась Паула.
На шутку Паулы Уинтроп никак не отозвался. И не смутился оттого, что ненароком обозвал ее колченогой ведьмой. Он всегда произносил вслух то, что думал, а если она восприняла его слова со смехом, то это только повысило ее рейтинг.
– Таких лошадок обыкновенно пристреливают, – хихикнул Уинтроп.
– Конечно, – в тон ему откликнулась Паула. – А там, где я жила, тотчас сдирали с них шкуру, мясо пускали на колбасу, а кости на мыло.
– Как называется та местность, где проживают столь практичные, экономные люди?
Паулу этот вопрос невольно смутил, но улыбка ее не увяла.
– Плэйсид, к твоему сведению. Есть такое богом забытое местечко во Флориде.
Они перешли улицу, и только тут Тауэр заметил в своей новой знакомой резкую перемену. Она выглядела теперь, как большая тряпичная кукла, которую он тащил за собой. В чудных ее голубых глазках набухали слезинки, губы дрожали. Неужели воспоминания об оставленном позади прошлом так на нее подействовали? Печаль ее казалась искренней. Он почти посочувствовал ей.
Уинтроп покрепче сжал в пальцах ее маленькую теплую ручку и ощутил нечто, что не смог бы выразить словами. Подобные ощущения были ему внове. Это и будоражило его, и отчасти злило. А может быть, и радовало. Наконец-то рядом с ним появилось существо, которое смогло пробить хитиновый панцирь, надетый им на себя давным-давно и превративший его из человека в насекомое – убийственно хитрое, умное, талантливое, – но все же насекомое.
