Суд попросил Критона подтвердить последние слова, но тут вышла заминка, поскольку никаких веских доказательств юноша представить не смог. Вскоре после обнаружения тела допросили старшего слугу Ортобула — под пыткой и в присутствии Фанодема — и сейчас прочли запись этого допроса. Других рабов, обойдясь без пытки, допросил сам Критон. Но все до одного, включая допрошенного с пристрастием слугу, утверждали, что никто не просил их перевозить из дома какие-либо крупные предметы, и тем более — тело.
Потом в комнату вновь привели Клеофона, которого Фанодем вызывал в качестве свидетеля Обвиняемой. Фанодем, человек не первой молодости, выглядел усталым и на удивление неловко повел допрос, хотя роль Защитника перед столь многочисленными и взыскательными слушателями требовала убедительности и находчивости. Фанодем утверждал, что младший сын убитого почти ничего не может сказать о Гермии. Допрос начал Защитник, но вскоре инициативу перехватил Критон.
Фанодем: Ты видел свою мачеху накануне того дня, когда умер Ортобул?
Клеофон: Да. Она почти все время была дома, только ненадолго уехала с папой по делам. Она должна присматривать за своими домами в Афинах и Пирее, то есть не своими, а ее первого мужа. Но мамочка была — нет, не была, а есть — очень хорошая и добрая, она сидела дома, ткала и присматривала за слугами, как полагается хорошей жене. Она слишком добрая, чтобы совершить такое злодеяние.
Критон: А теперь взвешивай каждое слово. Она — Гермия — выходила из дома в тот день, когда умер наш отец?
Клеофон: Она пошла навестить родственников. Они прислали за ней кого-то, а потом привели обратно.
Критон: Ага, значит, ты признаешь, что ее не было?
Клеофон: Ее не было днем, а не ночью. Папа был тогда еще жив. Когда начинало смеркаться, я нашел его в андроне, спящим. Я заглянул, а он лежал на кушетке. Но я знаю, что он еще не успел заснуть, потому что он пробормотал: «Ступай, мальчик, дай отцу немного вздремнуть». (Эти слова производят сенсацию среди публики.) Это произошло незадолго до маминого возвращения. Видите, с ним все было хорошо.
Критон: Возможно, несчастный как раз умирал от яда. Который был час?
Клеофон: Да нет же! Папа не умирал, ему не было плохо! Он не жаловался на недомогание, его не рвало, ничего такого. Я уже говорил, что был вечер, только-только начинало смеркаться. В комнате еще не зажгли ламп. Но я принес лампу с собой, и все выглядело, как обычно. В комнате не пахло рвотой. Иногда пахло, если гости слишком много пили, но в тот раз — нет. А вы, — он обернулся к нам и остановил взгляд на мне, — вы все говорите, что у цикуты очень сильный запах. Не было ни странного запаха, ни вони, ни беспорядка. Отец просто лежал, укрывшись одеялом, и спал, как все люди.
