— Я дам тебе меда, — пообещал я. — Много-много меда. Я им торгую.
— О, я тоже, — рассмеялась она, — я тоже торгую медом.
Этот ответ показался мне столь удачным, что я пожелал его записать. Многие гетеры и порны — известные шутницы, и некоторые собирают их остроумные высказывания.
Ночь, вероятно, была на исходе, когда мы, наконец, оставили разгромленное ложе, кое-как оделись (а я к тому же нацепил свой изрядно поникший венок) и, желая сменить обстановку, присоединились к обществу. Играли новые музыканты. В комнате с красивыми узорами на стенах кто-то успел прибраться. На подставках стояли изящные старинные вазы с такими росписями, что ни один степенный и благоразумный гражданин не украсил бы ими свой андрон. Сюжетом этих росписей были сцены человеческой жизни, однако служение Эросу явно интересовало художников гораздо больше, нежели Троянская война. Перед глазами разворачивались картины веселых пиров: вот перебравшего юношу рвет в большую чашу, вот гетера задирает хитон, а ее прислужницы жестами предлагают лысому мужчине нагнуться. Вот симпосион, где хмельные сатиры едят и прямо за столом овладевают своими пышнотелыми и большегрудыми сотрапезницами в дорогих украшениях. А вот женщина замахивается сандалией, угрожая немедленной расправой обнаженным ягодицам юного любовника.
Повсюду царило непринужденное веселье, и при мысли, что оно не обошло тебя стороной, на сердце теплело. Гудели оживленные голоса, струны кифары нежно пели в полумраке. На подставках и столах были красиво расставлены светильники, наполненные лучшим маслом (которое не давало копоти). Как мало все это походило на деревенскую жизнь в Элевсине или Гиметте, где приходилось ложиться спать с заходом солнца и лишь уханье филинов нарушало ночную тишину. А здесь ночь мало чем отличалась от полудня.
— Вы ночные пташки! — вскричал я. — Афинские совушки!
Девушки заухали и зачирикали.
— Ага, — сказала мне Клеобула, — ты позабыл шутку о Софокле и его любовнице Архиппе. Софокл был уже глубоким стариком, годы посеребрили его волосы и затуманили взор, но он все равно хотел, чтобы Архиппа была рядом и заботилась о нем. Когда же друг Архиппы спросил одного из ее бывших любовников, чем она нынче занята, тот ответил: «Она, словно сова, сидит на могильном камне».
— Но я-то еще не старик! — запротестовал я. И я действительно был как никогда счастлив, что жив (хотя и ранен) и молод.
— Выпьем, — предложила Клеобула. — Осушим кубки за Юность и Здоровье.
