В ту субботу доктор вернулся домой в половине шестого. Фрау Манхаут в это время была в классе с Михаилом, Гавриилом и Рафаилом. После того как мальчики около двух часов дня проснулись и пообедали, она повела их наверх, но не стала проводить уроков. Мысли мальчиков были где-то далеко, да и она сама не могла сконцентрироваться. Фрау Манхаут почитала им вслух. Из детской Библии она выбрала историю о Давиде и Голиафе. О том, как обычный пастушок смог справиться с великаном.
— Если не хватает силы, надо быть умным, — сказала она, дочитав рассказ.
Потом она дала мальчикам задание нарисовать к нему картинку.
— А какого точно роста был великан? — захотел узнать Гавриил.
— Три метра. Выше этого, — показала она, подняв руку как можно выше вверх.
— Тогда он не поместится у меня на листочке.
— Надо рисовать в пропорции. Все должно быть меньше, чем на самом деле.
С этим у них всегда возникали сложности. То, что у них в голове было большим и настоящим, они не могли вот так запросто превратить во что-то маленькое и плоское. Они могли воображать себе лишь реальное.
Фрау Манхаут нарисовала Давида, а рядом с ним великана в четыре раза больше него.
— Но это же все равно не великан. Он ведь слишком маленький! — закричал Гавриил.
— Просто перерисуй его.
Она заметила, что сегодня у нее не хватало терпения. Разумеется, она нервничала. То и дело смотрела на часы. Кусала ногти. Приоткрыла окно и каждый раз замирала, когда какая-нибудь машина замедляла ход.
Около пяти часов Шарлотта не выдержала. Она подозвала к себе тройняшек и задала им несколько вопросов. Хотела подготовить их и не стала говорить: «Представьте себе, что кто-нибудь однажды спросит…» Она прямо спросила:
— Что вы думаете о вашем отце?
— Он злодей.
— Почему?
— Он делает разные плохие вещи.
— Какие вещи?
— Иголками. Он колет нас иголками. Длинными иголками.
— И всё?
Они немного подумали, но не смогли рассказать ничего больше. Это привело ее к мысли, что и на самом деле ничего больше и не было. Всем ее обвинениям вряд ли можно найти подтверждение. Да, получалось, что он безответственно вел себя по отношению к детям. И даже бесчеловечно. Вот и всё. Но как именно ей было доказать подобное? Он никогда не срывался на них. Он ни разу не шлепнул ни одного из них. Единственное, что он делал, это постоянно их обследовал. Кроме этого, он почти никогда не выпускал их из дома. Но разве это было преступление? Разве это было наказуемо?
Она глубоко вздохнула и попыталась переключиться на что-то другое. Казалось, голова сейчас разорвется.
