Таких денег малых только бы на Руси для войны достало, потому что у нас войску не платят. У нас по одному призыву царскому под знамена священные встает столько воинов, сколько для дела надобно. А в вольной Польше Баторий войска не сыскал. Конечно, некоторое количество голов горячих и у них нашлось, но большинство с кошельками пустыми и разверзнутыми. Тогда пошел Баторий на шаг небывалый, призвал в армию смердов, обещая им освобождение от всех повинностей и даже звания дворянские за храбрость на поле битвы. О, какие гибельные последствия может иметь в будущем это приобщение смердов к науке ратной и смешение сословий, Богом от века установленных! Поднимется несметная чернь вооруженная и сметет дворы царствующие, и головы королей полетят на землю под улюлюканье толпы кровожадной!
Но и таких добровольцев немного нашлось в земле Польской, вновь пришлось Баторию обращаться ко дворам иностранным. Но те от призывов к совместному участию в походе на Русь дружно уклонились — велик еще был страх перед державой Русской! Курфюрст бранденбургский прислал несколько пушек, да папа римский вооружил Батория своим благословением и обещаниями молиться за его победу. Даже хан крымский отказался от возможности немного пограбить под шумок наши земли южные. Подарки богатые от короля Батория принял, наобещал с три короба, но с места не сдвинулся. Среди рыцарей европейских сыскались, правда, любители приключений и легкой поживы, которые за пригоршню золотых готовы были хоть на царя русского идти, хоть к дьяволу в пекло, неизвестно, что страшнее и безысходней.
С улыбкой легкой наблюдали мы за этой суетой и потугами жалкими Аттилы новоявленного. Доподлинно знали мы, сколько людишек сумел собрать Баторий под знамена свои: пять тысяч польских и четыре тысячи литовских всадников, к ним полторы тысячи венгерских и немецких рейтар, пехоты было менее пяти тысяч, из них большинство трансильванских подданных Батория и немецких ландскнехтов. На пушки же и припас огненный денег совсем недостало, в первый год Баториева похода было у него всего сто пушек, во второй — семьдесят пять, а в последний — двадцать, меньше, чем в потешной батарее нашего с братом Иваном детства. И с эдакой-то силой намеревался Баторий воевать землю Русскую!
Но вызов требовал ответа. Царь Симеон постановил выдвинуться к границам Ливонии, не ради войны, а только чтобы остановить зарвавшегося королька видом рати своей. Для этого не стал беспокоить многочисленные гарнизоны, близь городов русских стоящие, и казацкие орды, границы наши охранявшие, взял с собой лишь государев полк в сорок тысяч отборных воинов да конницу татарскую, ногайскую, мордовскую, астраханскую и прочую дикую. На границе ливонской и нашел царя Симеона гонец короля польского. С надеждой слушал царь Симеон длинную грамоту Баториеву, которую медленно читал дьяк Андрей Щелкалов, ожидая услышать смиренные мольбы о мире. Но слышал лишь клеветы бессовестные о нарушении нами каких-то договоров, о вторжении беззаконном в исконные земли литовские и польские, о покушении на само существование королевства Польского и насмешки над рассказами о происхождении нашем от древних кесарей римских. И все это для того, чтобы в конце заявить, что отныне он с Божией помощью будет искать управы на нас оружием. Только и всего! Так и сказал бы просто: объявляю вам войну. Ругаться-то зачем? Мужик, он и есть мужик!
