В таком положении и оказался Баторий и принялся крушить неистово все вокруг. Оно бы ничего страшного, пусть себе порезвится немножко, такая у него служба королевская, но Баторий меры не знал. А еще он не знал правил, о которых я выше говорил, поэтому буйство его представляло угрозу реальную для всех стран, европейских и азиатских, он нарушал сложившееся равновесие, ломал традиции давние, и все дворы царствующие, забыв о мелких разногласиях, объединились в стремлении потушить этот пожар. Но до этого немало времени прошло, и Баторий успел много дров наломать.
Впрочем, чего было от него ожидать? Если на престоле шведском сидели потомки мясника и купчишки Густава Вазы, то на польский явился истинный крестьянин. Видели бы вы его! Низкого роста, кряжистый, нос длинный и прямой, как у цапли, лоб низкий, волос черный, в маленьких глазках одна суровость, и ни тени улыбки на тонких устах. Это я вам портрет его описываю — воочию с ним столкнуться Господь миловал! Но ведь все портреты врут и льстят, так что можно представить, каким мерзким и нецарственным был его облик на самом деле. Нравы и привычки его тоже выдавали в нем простолюдина, о чем я немало слышал от поляков и литвинов. О внешности не заботился, изящества не знал и не имел, правил поведения во время церемоний разных, за столом или во время приема послов опять же не знал и не соблюдал. Образования не имел, языков не ведал, даже с народом своим, Богом ему по недосмотру вверенным, говорил на вульгарной латыни, за все годы правления своего только и выучил по-польски, что «Пся крев!», но уж этим пользовался широко, к месту и не к месту, как крестьяне суют чеснок во все блюда. И это король польский! В стране, издавна славящейся изысканностью поведения, изяществом манер и высокой культурой!
Начало царствования Батория было достаточно спокойным и не сулило будущего буйства. Он обживался на троне, подавлял бунты в некоторых областях, недовольных его избранием, постигал многотрудную науку общения с вольнолюбивой шляхтой и самовластными вельможами, кои ничем, кроме размера угодий, от бояр наших не отличались. Нашел он и поле для приложения своих талантов ратных, вознамерился исполнить мечту свою давнюю и возложить на себя корону королевства Венгерского — предел устремлений воеводы семиградского. Уверен, что не мыслил он покушаться на земли наши, устрашенный силой русскою и скованный договором мирным.
Все переменилось с изменой и бегством карманного короля Магнуса. Любой государь прирожденный дал бы приют беглецу бездомному, но не подумал бы претендовать на земли, этому беглецу во временное пользование выделенные. А вот Баторий подумал и безрассудно вступил в пределы Ливонии. Вновь разгорелся пожар войны ливонской, о которой мы уже решили забыть навечно. Оказалось, что вступить в войну гораздо легче, чем из нее выйти. Вспаханное нами и щедро удобренное своей и чужой кровью поле продолжало регулярно приносить плоды даже против нашего желания.
