* * *
Империи распадаются, чтобы по прошествии лет вновь соединиться. Народы, объединившиеся под скипетром одного государя, благоденствуют в мире всеобщем, но с годами накапливаются мелкие обиды и разрастается столь же мелкое, но гибельное честолюбие, убаюканные отсутствием угрозы внешней, народы предаются внутренним распрям, считаются вымышленными долгами и укрепляются в ложной мысли, что поодиночке каждый проживет лучше, чем вместе. Так распадаются вековые империи, только волею образующих их народов и сокрушительно быстро, ибо долго горит фитиль, да стремителен взрыв. Но распад не есть гибель. Он лишь шаг, необходимый к возрождению. В скитаниях одиноких, в бедствиях и лишениях забываются обиды старые, остается лишь то главное, что объединяло народы, как сыновья блудные, устремляются они назад к родине, единой и сильной, и воссоединяются вновь в семействе счастливом. Истинные империи сильны не войском, не гением властителя, а духом единения народного, неизбывным в веках. И среди этих империй самой великой была, есть и будет держава Русская. О ней легенда о птице Фениксе: сидит она посередине Азии, покрывая крылами всю землю от моря до моря, и в срок положенный сгорает дотла, чтобы возродиться в новом блеске, силе и славе.
Вы только не подумайте, что так я сейчас, посреди смуты и разорения великого, себя успокаиваю и судьбу заговариваю.
Видит Бог, всегда я так мыслил, вот только, по обыкновению своему, со сроками ошибался. Так страстно желал я державе нашей блеска и славы, что невольно принимал желаемое за действительное. Так уж устроен человек, что время, в которое он живет, почитает худшим из времен, и различаются люди только тем, что одни говорят, что дальше будет еще хуже и так будет продолжаться до самого конца света, к счастью, недалекого, другие же, крепкие в вере в непреходящую милостью Божию, говорят, что хуже уже некуда и дальше непременно должен начаться подъем к вершинам счастья. Я из вторых, чувствуя, что дорога жизненная становится все тяжелее, я восклицал: благодарение Господу, идем в гору! Но Господь не только всеблаг, но и справедлив, воздает каждому по вере его, не только мне одному, посему пугь Его получается средний: сначала будет еще хуже, а уж потом непременный подъем.
— Да что ты нам тут рассказываешь! — воскликнете вы. — Посмотри лучше на ту историю, что на твоих глазах проистекала! В малолетство ваше с братом — разброд и безвременье, все улусы отвалились и собственным умом жить стали, ладно, брат твой, а потом сподвижники его империю почти всю объединили, но дальше она пуще прежнего раскололась, земщина с опричниной сошлись в схватке смертельной, с потерями великими пережили и эту напасть, но лишь немного передохнули, едва отстроились на пепелище, и опять смута новая, небывалая. Что от Руси осталось? Да и где она, Русь? Неужели этот кусочек малый вокруг Москвы, что Романовы теперь Русью называют? А быть может, она в Великой степи? Или в Сибири? Или еще дальше? Нет, все к худшему в этом худшем из миров! Неужели ты этого так и не понял за жизнь свою долгую?
