Чего добивался князь Симеон? Что было целью его неожиданно кипучей деятельности после спячки многолетней? Как и у всех людей, цели у него менялись год от года, в свое время я вам обо всем расскажу, но, по моему глубокому убеждению, в годы борьбы с опричниной он хотел ТОЛЬКО ОДНОГО: тишины и покоя. И чтобы никто не смел разорять его деревеньки!
На следующее после разговора с Никитой Романовичем утро я один выехал в Александрову слободу. Вы не подумайте, что я так спешил откликнуться на слезные мольбы свояка, гнало меня вперед страстное желание увидеться с Иваном, утешить его и ободрить в тяжелую минуту. Хотя, видит Бог, я сам не меньше нуждался в утешении и ободрении.
Почему один? Потому что княгинюшка моя в Москве осталась. Хотя и обливалось кровью сердце ее от вида страданий моих душевных, но ехать в слободу она наотрез отказалась, так и сказала твердо: ноги моей там больше не будет! Конечно, за спиной моей тянулась большая свита из тех бояр и князей, которых князь Симеон мне навстречу выслал, и тех, что в Москве ко мне присоединились. Но что они мне? Нигде не ощущаешь так остро одиночество свое, как в многолюдстве шумном.
И еще один вопрос требует ответа: почему в Александрову слободу? Как так случилось, что после поражения опричнины ее главный символ, столь ненавистный всей земщине, вдруг стал на время столицей державы Русской? Это совсем просто. В слободе была несметная казна царская, она вернулась туда из Ярославля по одному из последних приказов царя Ивана, вот князь Симеон и предпочел быть поближе к сокровищам, пока восстанавливают и отделывают Кремль Московский. И жил там князь Симеон совершенно спокойно и даже охотно, восторгаясь уединенным расположением сией крепости, и никакие воспоминания тягостные не беспокоили его сон, потому как никогда до этого он в слободе не был и даже близко к ней не приближался.
Не то что я! Сколько дум горестных обуревало меня во время моего третьего и, благодарение Господу, последнего пришествия в этот вертеп диавольский и юдоль всех скорбей человеческих. Лишь раз сладостно заныло сердце — когда проезжал я мимо дома нашего, где провели мы с княгинюшкой столько прекрасных часов, прекрасных, несмотря ни на что, быть может, вдвойне прекрасных от окружавшей нас мерзости. Но я подавил в себе страстное желание зайти хоть на минуту в наш дом, прижаться к стенам, вдохнуть впитавшийся в них терпкий запах любимой моей. Я направился прямо к бывшему дворцу царскому и приказал доложить о себе князю Симеону.
