Совсем недавно скорбел я о конце великой эпохи, о том, что умер страх в сердцах правителей европейских. Как оказалось, смертоносная ржа распространилась много шире и глубже, затронув и русский народ. Нет, вы только вслушайтесь: из пушек — по Кремлю! Дожили!
С такими вот мыслями грустными спешил я Москву. Там узнал я все новости последние из первых уст.
Старый лис Никита Романович сделал все, чтобы спасти свое семейство. В сущности, он повторил свой давний трюк, что ж, от добра добра не ищут. На этот раз посредником вместо меня он выбрал митрополита Дионисия и дьявольски точно определил самого сильного из опекунов, к которому обратил свое покаяние. Злые языки уверяли, что он выбрал самого худородного, под стать себе, что Мстиславский с Шуйским могли не снизойти до визита к одру мятежного боярина, как бы то ни было, Никита Романович с выбором угадал, Борис Годунов прибыл к нему тайно вместе с митрополитом, служившим одновременно и посредником, и оберегом. При них поклялся Никита Романович торжественно, что весь бунт — его собственная и единоличная затея, к коей сыновья его не имеют никакого касательства, и тут же, закатив глаза в приступе смертельной слабости, тихим голосом поручил детей своей милости и попечению Бориса Годунова. И так все это было обставлено, что Годунов не мог уклониться. Борис с Федькой были ровесниками, поэтому в роли названного отца Борис смотрелся бы странно, так что поклялся Федька Романов почитать Бориса за брата старшего и во всем ему подчиняться, а Годунов в свою очередь поклялся держать Федьку за брата младшего и никому его в обиду не давать. Раз открывши рот, от ответа не уйдешь — Борис тут же обзавелся целым выводком братьев названых.
Скажу я вам, что Борис Годунов с Федькой Романовым друг друга стоили и клятве этой, для обоих равно вынужденной, большого значения не придавали. Но до поры до времени соблюдали ее со взаимной выгодой. То есть, пока видели возможность выгоды, до тех пор и соблюдали. И первым обязательства свои выполнил Годунов, вместе с митрополитом пересилил он Мстиславского и Шуйского на Думе боярской, добился, чтобы бунт остался без последствий. Для зачинщиков, конечно, для Романовых. Народ у нас не прост, он это сразу разгадал. Когда опекуны царские вместе с Федькой Романовым появились перед толпой, сдерживаемой стрельцами, и объявили о достигнутом мире, из толпы вырвался крик: «Помирился ты, Федор Никитич, нашими головами!» Так-то оно так, но какое падение нравов — укорять прилюдно и громогласно собственного боярина!
