В эту минуту в коридорах раздались громкие свистки.
— Тревога, тревога, воздушная тревога!
Потом зазвучал, то вздымаясь, то понижаясь, выматывающий душу вой сирен. Порта, чуть не лопаясь от злости и сыпля ругательствами, бросил карты.
— Черт бы побрал этих треклятых Томми[3] — прилетают и портят игру, когда у меня на руках лучшая за много лет комбинация.
И крикнул новобранцу, который выглядел сбитым с толку и бестолково возился с обмундированием:
— Атас, красавчик, воздушная тревога! Рви когти в убежище, на полусогнутых, живо!
Новобранцы, раскрыв рты, слушали его берлинский уличный жаргон.
— Это в самом деле налет? — нервозно спросил один из них.
— Конечно, налет, черт возьми. Неужели думаешь, Томми прилетели пригласить тебя на бал в Букингемский дворец? И это не самое худшее! Пришел конец моей прекрасной игре в скат! Подумать только, как может треклятая война испортить жизнь скромным, честным людям…
Поднялась невообразимая суета. Все мешали друг другу. Распахивались шкафчики с обмундированием. Тяжелые сапоги грохотали по длинным коридорам большого ряда казарм и вниз по лестницам к сборным пунктам. Те, кто еще не привык к новым кованым сапогам, падали на скользких кафельных полах. Те, кто бежал сзади, натыкались на новобранцев, едва не обезумевших от страха при завывании сирен. Большинство их знало по опыту, что через минуту через непроглядную тьму с воем полетят бомбы.
— Четвертый взвод — сюда.
Спокойный голос Старика пронизал темноту, такую плотную, что, казалось, ее можно резать ножом. В небе слышался гул летящих к цели тяжелых бомбардировщиков. По всему городу глухо залаяли зенитки. Неожиданно вспыхнул свет, резкий белый свет, повисший в небе, словно прекрасно освещенная рождественская елка. Первая осветительная бомба. Через минуту на землю дождем полетят фугаски.
— Третий взвод — в убежище, — раздался низкий бас фельдфебеля Эделя.
Рота, двести человек, сразу же бросилась врассыпную к щелям-убежищам или просто к кучам земли. Мы, солдаты, боялись того, что именовалось бомбоубежищами. Предпочитали открытые траншеи подвалам, которые считали ловушками.
А потом началось светопреставление. Вокруг нас раздавался свист и грохот сильных взрывов. Бомбы падали на город ковром. Через несколько секунд все осветилось кроваво-красным светом от моря пламени. Из траншей казалось, что на глазах у нас гибнет весь мир.
Фугасные и зажигательные бомбы освещали обреченный город на много километров вокруг. Этот ужас не описать никакими словами. Фосфор зажигательных бомб взлетал в воздух фонтанами и распространял ад. Горели асфальт, камень, люди, деревья, даже стекло. Затем падали тяжелые фугаски, распространяя ад еще шире. Огонь был не белым, как в печи, а красным, словно кровь.
