Я – курсистка первокурсница. Исправно хожу на лекции. Большая аудитория в два света как бы с алтарным полукружием. В этом полукружии – кафедра. Один другого сменяют на ней один другого славнейший лектор. Старик Ключевский [31], слушать которого художественное наслаждение, о чем бы он ни повел рассказ. Величаво-самодовольный Виноградов [32], позднее прославившийся либеральным выступлением, опалой и почетным приглашением в Оксфорд. Новгородцев [33] – исполненный морального пафоса внедряет в Москву кантовский идеализм. Старый краснобай Алексей Веселовский [34]. И сколько их еще… Красота, идеал, научный метод, истина – чудом стоит под высоким лепным плафоном. И все это мне ни к чему, все это, не захватывая колесиков, идет мимо моей трудной внутренней жизни. – Дома лежит книга. Совсем неизвестного автора. Вот она мне – живой родник. Самое нужное – самыми простыми словами. О том, что наступает час, когда обличается внезапно, катастрофически лживость всего, что казалось незыблемым – добро, осмысленность жизни, истина. Человек повисает над бездной… Все это показано на опыте Толстого и Ницше, подкреплено цитатами [35]. Человек повисает над бездной, и тут-то ему впервые открывается настоящее знание… На губах у меня горит вопрос: что же открывается? Какое знание? И ждать я не могу. Так Лев Шестов вошел в мою жизнь. Но где его найти? Просматривая январский номер «Мира искусства», я вся встрепенулась: новая работа Шестова – и на ту же тему [36]… Пишу в редакцию, спрашиваю адрес. Ответ: Шварцман, Лев Исаакович, Киев, там-то.
Шварцман? Ну что ж… «Какое странное письмо вы мне написали» (так начиналось первое его в ответ на моё). «Кто вы? Есть ли у нас общие знакомые? Откуда вы узнали мой адрес?» Наивные вопросы безвестного литератора! Так завязалась наша долгая переписка. Каждый месяц, а то и чаще, мелко исписанные два листика… Из всего погибшего в 17 году в московской квартире, мне всего больше щемит душу потеря тоненькой пачки шестовских писем того раннего периода. Не то чтобы они были мне дороже других, наоборот: потому, что они всегда не удовлетворяли меня, я, досадливо прочитав и ответив, больше не возвращалась к ним и позже никогда не перечла их. Его книга кончалась так: «Добро изменило, истина изменила, – нужно искать Бога». И вот этого я и требовала от него в упор в каждом моем нетерпеливом письме. А он в своих ответах – на попятную, топчется на месте, изменяет обещанию… Теперь я взглянула бы иначе на эти странички, не насыщавшие меня, когда я корыстно искала в них помощи себе…
