— Сколько ей лет? — прошептал Парк. Он не собирался ничего спрашивать, но это необходимо было узнать.
Фрэнк вскинул голову, словно высчитывая.
— Десять? Кажется, да. Десять. Нет. Одиннадцать. У нее день рождения в марте.
Парк усмехнулся и мягко заметил:
— А мне почти двенадцать.
— Правда? — Фрэнк, конечно, как и все взрослые считал, что возраст значения не имеет. Разве что, когда речь идет о машинах, потому что дядя продолжал:
— Представляешь, этому сепаратору, — он вылил туда молоко и щелкнул выключателем: мотор проснулся и загудел, — ему без малого сорок лет, а он все жужжит.
Скорее уж стонет. Фрэнк открыл два крана, под каждым стоял бидон.
— Хочешь посмотреть за молоком? Когда бидон будет почти полон, выключи кран.
— Конечно, — ответил Парк. Мальчик обрадовался, что дядя доверил ему что-то сделать. Он смотрел, как одна емкость заполняется молочной пеной, а в другую льется тонкая желтая струйка. Дома они пили только обезжиренное молоко, так Рэнди пыталась следить за фигурой сына, поэтому Парк как зачарованный смотрел на сливки. Ему казалось, что он толстеет от одного их вида. Интересно, что Фрэнк с ними делает? Их же так никто не пьет. Наверно, из них делают мороженое? Потом еще кофе со сливками, взбитые сливки. Может, масло? Конечно, масло. И по цвету они больше на масло похожи, чем на молоко. А как проверить, что туда не попала грязь? У Парка уже была возможность убедиться, сколько грязи окружает коров. В коровнике жужжали мухи, сюда то и дело залетали птицы. Пастеризованное. Что они проходили в школе в четвертом классе? Луи Пастер[30], маленькие дети и коровья оспа…
— Дурак! — девочка перекрыла кран и оттащила бидон. По железным бокам на грязный пол коровника стекала молочная пена. Потом из другого конца комнаты притащила пустой бидон, бормоча на незнакомом языке что-то похожее на ругательства.
— Фрэнк, — позвала она громче, чем было нужно, — этот болвана не следить за молоком.
Парк хотел ей помочь, но она остановила его взглядом, сама поставила новый бидон и открыла кран. Потом подняла свое ведро и вылила молоко в приемник сепаратора.
— Ты вообще нормальный? — тихо пробормотала она. Она не дразнила его, она сердилась на то, что он ничего не умеет. — Ты не доить. Ты только смотреть. Больше ничего. Даже так не мочь. Даже такой простой вещи не мочь, — когда она говорила, ее «ж» больше смахивало на «з», от чего ее театральный шепот смахивал на осиное жужжание.
Нужно извиниться. Он должен был следить за бидоном, но она так себя ведет…
