— Теперь в лесу, — сообщил я, — помимо грибов растут еще и вот такие бумажки.
На мгновение глаза у Ленки снова сделались круглыми, но потом она что-то поняла и стала смотреть спокойно и сосредоточенно.
— Денег теперь будет много, — говорил меж тем я. — Очень много. Сколько угодно! Но деньги будут никому не нужны. Можно будет их все разорвать и выкинуть.
И для наглядности своей пропаганды я с неподдельной ненавистью изорвал в клочья несколько червонцев.
— Погоди, — Ленка взяла две купюры, повернула их одинаковыми сторонами, взглянула и бросила на пол. — Номер один и тот же.
— Понятное дело, — сказал я. — Откуда ж им быть разными, когда я все деньги на книжку положил.
И тогда Ленка прошла в комнату. Она не любила задавать лишних вопросов. Она предпочитала вначале разобраться во всем самостоятельно. И лишь когда тщательный осмотр сибров был завершен, она повернулась ко мне:
— Витька, ты все это сам придумал?
— Придумал — да. А сделал не я, конечно.
— А кто?
— Апельсин.
И снова я любовался ее удивленным лицом.
— Ну, ладно, Малышка, пожалуй, хватит с тебя загадок.
И я рассказал ей обо всем.
В доме напротив погасли почти все окна. Ленка сидела молча. Потом сказала:
— Поставь чайник.
Действительно, поужинать было необходимо.
На кухне я завозился, а когда вернулся обратно, Ленка сидела на диване вроде бы все в той же позе, но из руки в руку пересыпала сверкающие желтые монетки.
«Двушек что ли нашлепала для телефона?» — мелькнула дурацкая мысль. Но это были не двушки. Это были александровские золотые полуимпериалы.
— Во, дурак! — не удержался я и хлопнул себя ладонью по лбу.
Ленка улыбнулась. А мне было обидно: такую возможность упустил. Сорил какими-то фальшивыми червонцами с одним номером, в то время как мог в буквальном смысле озолотить ее при встрече.
Полуимпериал был жемчужиной моей коллекции. Не то чтобы он считался какой-то нумизматической редкостью, для настоящих собирателей это был довольно заурядный экземпляр, но, доставшийся мне от деда, переживший революции, войны, чудом уцелевший в эпоху торгсинов, избежавший продажи на всех этапах подорожания золота, он стоил теперь больше, чем все мои остальные монеты, вместе взятые, и служил для меня предметом гордости.
— Дай-ка, — сказал я Ленке.
И швырнул горсть в сибр. Потом еще и еще раз. Когда монет стало совсем много, я набил им экспокамеру до отказа, и из гивера потек золотой ручей. Новые порции вытесняли предыдущие, воронка со свистом втягивала воздух, а я все жал и жал на кнопку «РАБОТА». И не только стол, но и пол вокруг уже был завален сверкающими желтыми кругляшками. Потом, дурачась, мы сыпали ими друг друга, и топтали их, и возились на полу, сгребая монеты в кучи и вновь расшвыривая их по комнате, по прихожей, по кухне, и я снова давил на кнопку, и монеты звенели, падая на пол, и мы катались по этому золотому ковру, резвились, смеялись и не могли остановиться и штамповали желтые кружочки еще и еще, и звонкий, золотой, солнечным блеском сияющий дождь не кончался…
