Палач ГПУ вычеркнул одно имя в списке.
Готово.
Сделано.
Человек отправлен на смерть.
Еще трех жертв извлекли из той же камеры.
Внезапно мертвую тишину разорвал пронзительный крик. Крик ребенка:
«Мама, милая мама, помоги же мне!»
Маленький мальчик, от силы двенадцати лет, в смертельном страхе уцепился за решетку окна. Его маленькое сердце не могло осознать, что он должен умереть. Два помощника палача вошли внутрь и попытались ударами и толчками оторвать мальчика от решетки. Последний раз прозвучал крик о помощи: «Мама, мамочка, помоги мне!»
Палач поднял нагайку и со страшной силой обрушил ее на стиснутые пальцы, полуголое детское тело. Резкий крик, слабый стон...
Снова стало тихо. Все позади.
Помощники палача вытащили маленького, худого, залитого кровью мальчика наружу. Руки ему связали за спиной. Узкая головка схвачена железным винтовым зажимом. Самым грубым образом его язык зажали между зубами верхней и нижней челюсти. Я оцепенел. Это было самое страшное, что мне приходилось видеть в жизни.
Так гибла русская молодежь.
Затем помощники палача подошли к нашей двери. Ключ засунули в дверь, дверь распахнулась.
Я сидел в самом дальнем углу камеры.
У меня было ощущение, будто холодный кулак сжал мне сердце. Поток насыщенного алкоголем воздуха ворвался в помещение.
Взгляд в список.
Дыхание замерло.
Кого выхватит сейчас смерть?
Угрожающим голосом палач пробурчал: «Михайлов!»
Михайлов сидел рядом со мной. Я чувствовал, как на него напала страшная дрожь. Он широко разинул рот. Но ни один звук не сорвался с его губ. Палач вошел в камеру.
Теперь он стоял передо мной. Его гнусное дыхание ударяло мне в лицо.
«Твое имя?»
Я хотел говорить. Но не получилось. Я не мог произнести ни звука.
Мне часто приходилось смотреть в глаза смерти – во время долгих лет на фронте, в ближнем бою, один на один, во время ожесточенных атак. Часто ее рука грубо гладила меня.
Но там я мог оружием защищать мою жизнь. Вокруг меня были верные, мужественные, готовые помочь товарищи, на которых я мог положиться при любой опасности.
Здесь же я был беззащитен и беспомощен. Отданный на произвол помощников палача, я переживал самые страшные моменты своей жизни. Тогда коридорный надзиратель подошел к палачу, уже начавшему замахиваться нагайкой, и прошептал ему мое имя.
Я видел, как чекист просматривал длинный список, ища мое имя.
Сердце еще раз остановилось.
Как будто издалека я услышал голос: «Нет, этого нет. Черт вас всех побери. Кто тут Михайлов?»
